Цивилизация
Никогда не забуду отрывок из книги одного замечательного фантаста 1960-х. Действие происходит в конце третьего тысячелетия, 2750-й примерно год. Космонавты с Земли попадают на неизвестную межгалактическую станцию. Наши герои идут по ее коридорам и на всякий случай снимают все, что видят. И вот роковая фраза: «Была мертвая тишина, ее нарушали только шаги космонавтов и стрекот кинокамеры». Стрекот кинокамеры!
То есть весь полет фантазии великого провидца оказался бессилен перед стандартным образом кинокамеры, которая стрекочет. Грейферный лентопротяжный механизм, изобретенный Луи Люмьером в 1895 году, продолжает стрекотать в воображении фантаста — аж через восемь веков! Хотя всего через поколение стали снимать видео, сначала на пленку, а потом на флешку. Совершенно бесшумно.
Но не надо ругать писателей за проколы в области футуристического воображения. Инерция! «Могучая земляная сила», как писал о ней Победоносцев.
Так или иначе, инерция нужна, иначе мы бы каждый день планировали заново, как будто бы у нас не было вчерашнего опыта.
Однако следование инерции хорошо до известного предела — в быту, например. Или в неукоснительном соблюдении моральных норм.
А вот инерция моды, инерция недавнего стереотипа — бывает смешной, и не только. Она частенько сбивает с толку. Полководцы готовятся к прошлым сражениям, политики обращаются к привычным верным избирателям, влюбленные бегут на прошлогодние свидания, а писатели пишут для старых добрых читателей. На этом пути возникает масса разочарований.
Вот, например, сейчас постоянно говорят о совершенствовании школьных программ. Нет спору, надо совершенствовать все, и школьные программы в том числе — хотя именно школа является одной из самых консервативных институций.
Понятное дело: если будущее поколение не будет знать, чем отличается одна рок-группа от другой (скажем, «Iron Maiden» от «Rammstein») — это, конечно, грустно. Но это гораздо легче перетерпеть, чем незнание законов физики и химии, математических теорем и мировой истории.
Потому что в первом случае на кону стоит поведение во время концерта, а во втором — национальное, извините, развитие. Экономическое и политическое.
Недавно я прочитал в одной социальной сети замечательное обсуждение того, как должна выглядеть школа будущего. Замечательно оно своей неофициальностью, полной свободой, спонтанностью высказываний — то есть людей не заподозришь в том, что они на кого-то озираются, цензурируют сами себя. Нет, они совершенно искренни.
Что же пишут эти люди — любящие и заботливые родители?
Они пишут, что детям в школе трудно и неинтересно. Что огромную часть времени занимают предметы непонятные, тяжелые и, по большому счету, ненужные — физика, математика, история, литература. Надо много читать, считать, писать, ломать голову, переутомляться — и, главное, непонятно, зачем. Ведь в жизни все так быстро меняется, появляются новые профессии, требуются новые навыки, и никто не гарантирует, что эти знания вообще когда-нибудь пригодятся.
Они пишут, что детей надо учить умению учиться и переучиваться. Умению искать себя, свое место в жизни. А главное — учить креативному подходу к работе, к отношениям, вообще к жизни.
Креатив! — вот ключевое слово.
Звучит замечательно. Что может быть лучше творчества в процессе поисков себя? Или наоборот, что прекраснее поисков себя в процессе творчества?
Правда, при внимательном чтении возникают вопросы. От метафизических до вполне конкретных.
Метафизический вопрос: как можно «учить учится и переучиваться», ничего при этом не изучая? Наверное, сначала надо выучить какой-то курс, а потом попытаться его критически рассмотреть и изучить альтернативный. Научиться использовать прежние знания и умения при освоении новых. Даже учась отбрасывать и разрушать старое во имя нового, надо знать, что именно ты отбрасываешь и ломаешь. Зачем и почему.
То же и в ремесле: для того, чтобы переучиться со швеи на закройщицу, надо сначала выучиться шить, а потом кроить.
Конкретный вопрос еще тревожнее: а что такое эта самая креативность?
«Творчество» в узком понимании? То есть живопись-ваяние-зодчество, литература и музыка, дизайн и фотоискусство? Создание новых миров в алгебраической геометрии? Изобретение новых лекарств? Но для этого не нужна никакая отдельная «креативность» — ибо она и так туда вложена, составляет необходимое ядро процесса.
Креативность в жизни? Как это? Креативно подойти к браку, заведя себе трех любовников при живом муже? Креативно подойти к расстановке молочных продуктов на полке супермаркета? Я не знаю, как среагирует муж (вдруг он тоже окажется сексуально креативным?), но уверен, что старший менеджер даст по шапке.
Креативность — это не свойство ума или души. Для этого в русском (и во всех прочих языках) есть другие точные слова: оригинальность мышления, творческие способности, одаренность, энтузиазм.
Креативность — это позиция. Должность, смахивающая на синекуру. То есть тепленькое место с высокой зарплатой и не слишком определенными обязанностями.
Это началось давно, но не очень. Лет двадцать назад. Двадцать пять самое большее. Вдруг случилось так, что какого-то хорошего мальчика или хорошую девочку из хорошей семьи надо было устроить на хорошую работу. Но этот мальчик не умел делать ничего конкретного, хотя вроде окончил хороший вуз. И кто-то придумал: «А давайте сделаем должность «креативный директор»! Или «креативный редактор»! Что надо делать? Да ничего. Не мешать шефу, но раз в недельку на планерке высказываться насчет рекламной кампании или насчет фотографии на журнальной обложке. Ну или предлагать что-то этакое…»
С тех пор «креатив» (точнее говоря, «криатифф») приобрел эпидемический размах.
Кажется, Пелевин провидчески предупреждал, чтобы не путали творцов и «криэйторов».
Многим хочется зарабатывать, обучая малых сих. Но не все знают языки, химию или академический рисунок. Поэтому учат «криатиффу»: лепить из пластилина всякие блямбы и наклеивать их на листы цветной бумаги. Для начальных групп детского сада вещь полезная. Хотя речь тут идет вовсе не о «креативности», а о развитии моторных и сенсорных, а также коммуникативных навыков (не измазать краской соседа, а если измажешь, то извиниться-помириться).
Полководцы, вспомним еще раз, готовятся к прошлым битвам.
Вся эта история с «обучением учиться», «умением искать свое место в мире» и с пресловутым «творческим подходом» (он же «креатив») — детище ранних семидесятых, в нашей истории, по крайней мере. Именно тогда общество ощутило грядущий конец классической индустриальной эпохи, конец массовой однотипной фабрично-конторской занятости. И, наверное, коллективное бессознательное каким-то загадочным манером предчувствовало крах мегапроектов — грандиозных сибирских ГЭС, металлургических гигантов и ВПК. Чувствовалось, что все это накроется кошмарным медным тазом нефтяно-продовольственного кризиса и что наползает еще более страшный зверь — открытая экономика и глобализация, которая сначала пожрет всю группу «Б» (производство товаров широкого потребления), а там примется за авто- и авиапром и даже за станкостроение.
В предощущении перелома людям совершенно справедливо казалось, что учиться надо по-другому и, главное, чему-то другому. Умению встраиваться в новые структуры, которые пока еще были неясны в своих очертаниях — но ясно было, что настает жизнь, совсем не похожая на прежнюю.
Вот тогда, ответом на это верное предчувствие, и появились многочисленные экспериментальные и новаторские школы, и сама идея «учения с увлечением» — то есть стимулирование ученика найти свою собственную дорогу.
Все это было актуально два поколения назад. А сейчас вновь засияло, как свет давно угасшей звезды. Почему угасшей? Да потому, что игра уже сделана, и ставок больше нет.
Постиндустриальная экономика, в своей самой грубой и жестокой версии, уже пришла на нашу землю. Искать свое место в жизни могут себе позволить только дети из богатых семей. А бедным пора на работу. На работу простую, по сравнению с которой труд индустриального рабочего — это просто пиршество интеллекта. Возьмите ту тысячу людей — продавцов, кассиров, грузчиков, уборщиков, охранников, официантов, менеджеров — которые каждое утро занимают свои места в каком-нибудь большом торгово-развлекательном центре. И сравните их с тысячами токарей, слесарей, наладчиков, электриков, инженеров, которые в 1970-е годы шли к проходной машиностроительного завода средней величины. Сравните их трудовую квалификацию, и вы зарыдаете. Или захохочете, в зависимости от вашего характера.
Да и что это значит «искать свое место в жизни»? Кататься на самокате, воткнув в уши беспроводные телефоны, и до сорока лет избегать женитьбы, ответственности за семью? «Брать курсы», просто так, для интереса?
Хочется быть аристократом. Нигде толком не работать, но чтобы деньги сами валились откуда-то с неба (от мамы с папой). Гулять, мечтать, размышлять о будущем страны и мира, о своем лучезарном будущем. Непременно путешествовать!
В крайнем случае хочется быть богемой. Писать и читать стихи, посещать вернисажи, просиживать ночи в кафе в компании таких же гениальных поэтов и сногсшибательно красивых поэтесс.
В общем, хочется легкой и красивой «творческой» жизни.
Кому хочется? Самим школьникам? Скорее, их родителям для своих детей. Отсюда вся эта страсть к «креативу» в обыкновенной школе.
Самое смешное, что вот эта как бы аристократическая и якобы богемная жизнь — вполне реальна и возможна. Она существует, сегодня, здесь и сейчас. Но — для одного-двух процентов молодежи. Для богатых мальчиков и девочек и их, извините, младших товарищей (чтоб не говорить обидное слово «прихлебатели»).
Остальным 98% надо прилежно учиться. И особо не беспокоиться по поводу того, что учителя не всегда бывают нежны и тактичны. Потому что школьные годы — это не годы счастья, а годы трудной подготовки к взрослой жизни. Счастье будет потом — если сумеешь хорошо выучиться и найти хорошую работу.
Надежда Сергеевна Надеждина, основательница и руководительница знаменитого танцевального ансамбля «Березка», говорила о своих домашних учительницах: «Если бы моя англичанка была такая же сволочь, как француженка, я бы знала английский так же хорошо, как французский».
Хочется закончить на оптимистической ноте. Есть у нас настоящие школы, где ученики, не боясь трудов, не хныча, что им неинтересно, изо всех сил, подробно и прилежно, изучают математику и физику, химию и биологию, литературу и лингвистику, историю и обществоведение. Как говорил товарищ Троцкий, грызут молодыми зубами гранит науки.
Вот они и есть надежда страны, надежда народа. Да и собственная надежда на достойную и интересную жизнь.
Вот здесь и есть настоящее творчество. Креативность, если угодно. А не «криатифф».
