Цивилизация
Эти слова — из знаменитого стихотворения Евгения Евтушенко, которое он написал, страшно сказать, в 1957 году. Это о любви. Об ответственности мужчины перед женщиной, а женщины — перед самой собою. И о прочих морально-любовных делах, которые стали волновать советских людей после ХХ съезда КПСС, то есть после публичного отказа от сталинизма.
До этого советских людей в основном волновали доменные печи, ГЭС, ТЭЦ, Транссиб, урожай, ну и отчасти изменники родины и враги народа.
Итак: «Ты спрашивала шепотом: а что потом, а что потом?» Разнообразные ответы на этот социально-эротический вопрос были получены. Вопрос, однако, остался — но не столько в приватном, сколько в публичном плане.
Что будет потом? В данном случае — после эпидемии, или даже пандемии, коронавируса?
После огромного ущерба экономике, после закрытия бесчисленных предприятий, остановки или замедления транспортных сетей, после обесценивания денег, роста безработицы? После того как обеднеют миллионы людей, дотоле живших если не богато, то благополучно. Что будет после того, как эти люди разучатся — точнее, испугаются — так жадно и бездумно путешествовать. На Рождество в Париж, потом в Индию, на Пасху в Вену, летом в горы, осенью еще куда-нибудь. А ведь эти путешествия — огромный вклад в копилку мирового ВВП. А что будет после обнищания миллиардов, которым едва-едва хватало на хлеб и крышу над головой, но вдруг перестанет хватать?
Но, самое главное, что будет после того, как нас всех пересчитали, заставили сидеть дома?
И мы — мы все, жители всей планеты, без различия тоталитаризмов и демократий — с готовностью выполнили приказ. Называя свою готовность подчиниться то «дисциплиной», то «социальной ответственностью», то «страхом заразиться».
Как теперь будет вести себя государство, столкнувшись со столь массовой и безусловной покорностью, не разбалуется ли оно? Не будет ли власть в трудных случаях просто командовать: «все по домам!» — и мы все пойдем по домам?
Избавимся ли мы от страха, от навязчивого желания мыть руки и прыскаться спиртом после каждого прикосновения к чему угодно? Или так и будем соблюдать дистанцию, носить прижатые к бровям и щекам очки, заматывать рот шарфом, мазать ноздри оксолином или мылом? Разучимся пожимать друг другу руки, обниматься и целоваться? Погрузимся в вечную паранойю, в страх заражения — то есть станем носителями психиатрического симптома? Неплохая замена вирусу!
Наконец, как мы по-новому взглянем друг на друга после вынужденной изоляции в компании любимых людей, которые нам, весьма вероятно, сильно осточертеют за месяцы, проведенные нос к носу?
И то сказать: молодые люди, мужчина и женщина, вдруг встречаются на работе, нравятся друг другу, знакомятся, идут в кино, в кафе, нравятся друг другу еще сильнее, потом идут к кому-то из них домой, ложатся в постель, им хорошо. После месяцев, а то и лет взаимной притирки — они наконец вступают в брак. Дают клятву, что вместе пойдут по жизни, будут верны друг другу в счастье и горе, богатстве и бедности, и т.д. и т.п.
Ах, как это чудесно! Но известно ли вам, дорогие счастливые супруги, что вы проводите действительно вместе (в одном месте, наедине, рядом, видя и слыша друг друга) в лучшем случае 20% времени, если вычесть сон, когда вместе вы чисто номинально, как два спящих тела, видящих разные сны. А остальные 80% времени вы общаетесь с другими людьми.
И вдруг такое испытание, которое не всякий выдержит: все время видеть, слышать, осязать и обонять своего любимого, который по этой причине может незаметно превратиться в постылого…
В общем, вопрос: что будет потом?
Сам вопрос меня радует. Потому что сегодня смешно глядеть на всех этих футурологов и прогнозистов, которые с умным видом пророчили, что будет со страной и миром через пять, десять, а лучше через двадцать лет — но никто из них не включил в свои расчеты такой, можно сказать, нож в спину от матушки-природы.
Странное дело! Ведь в церковных молитвах о благоденствии отечества непременно упоминаются следующие бедствия: «нашествие иных племен, междоусобица, мор, глад и трус». Иными словами, война просто, война гражданская, а также эпидемия, неурожай и землетрясение. Но никто из прогнозистов и футурологов хотя бы из приличия не упомянул «мора и глада», все их внимание было сосредоточено на финансовых пузырях и цифровой революции. Поэтому давайте скажем прямо: все эти господа крупно опозорились. Сели в лужу, подняв тучу брызг. А если вспомнить, что их прогнозы в основном касались того, что будет через двадцать лет — то есть они действовали по заветам Ходжи Насреддина: через двадцать лет помрет либо ишак, либо шах, либо сам футуролог — то тут уж, как говорят в народе, вообще!
Прогнозировали на 20 лет вперед, в то время как в Китае уже развивалась эпидемия. То есть под своим носом ничего не видели.
Поэтому теперь вместо прогнозов появляются робкие вопросы шепотом: «а что потом?»
Самый популярный ответ такой: «Прежней жизни больше не будет. Мы уже не будем, не сможем жить так, как жили раньше. Все радикально изменится, мы только не знаем — как».
Вдруг вспомнилось 9 марта 1953 года.
Мой папа ненадолго вышел, кажется, в булочную за хлебом, строго наказав моей маме сидеть дома и никуда не ходить. Но разве можно усидеть дома, когда хоронят Сталина! Моя мама подхватила меня на руки (мне тогда было два года и три месяца) и, несмотря на крики свекрови, то есть моей бабушки, рванула туда, где толпы москвичей хотели отдать последний долг своему усатому божеству. Мы жили на улице Чернышевского (ныне снова Покровка) — у самого начала Чистопрудного бульвара.
Слава Богу, мой папа вернулся из магазина, бросился следом, нашел маму в негустой еще толпе на Чистых прудах (до густого Сретенского и смертельного Рождественского было еще далеко) — схватил ее за руку и вернул домой. И вот я перед вами. А то бы — вряд ли.
Это я не просто рассказываю красивую семейную легенду. Дело в том, что март 1953 года — это был первый раз в моей жизни, когда вся страна с ужасом шептала: «А что потом? А что потом?» Умер Сталин, и все пойдет в тартарары.
Нет, не пошло. Как-то стали жить — честно говоря, по-прежнему. Расстрелов и ссылок стало поменьше, амнистий побольше, но был тот же самый сталинский СССР.
Второй раз был длинный: он растянулся на целые пять лет, с 1956 по 1961-й год. Разоблачили культ личности. Вот тут показалось, что прежняя жизнь закончилась и начнется новая, прекрасная, свободная и веселая. Знаменитый детский писатель Лев Кассиль в 1959 году написал книгу «Про жизнь совсем хорошую» — как все будет устроено при коммунизме. Наверное, он что-то знал заранее, потому что товарищ Хрущев провозгласил построение коммунизма только в 1961 году, на XXII съезде КПСС.
Кстати, на этом же съезде ветеран партии товарищ Лазуркина, лично знавшая Ленина, выступила и сообщила, что ей в мистическом откровении явился Ленин и сказал, что не хочет лежать рядом со Сталиным. Под бурные аплодисменты собравшихся 5 000 человек съезд принял постановление — вытащить изверга-Сталина из Мавзолея, а также порушить его памятники и переименовать обратно все бесконечные Сталинабады, Сталинаканы, Сталиногорски и Сталински, а также улицы, площади, заводы и пароходы.
Все были уверены, что прежней жизни больше не будет. Но она вновь возникла. В Будапеште, в Новочеркасске и в Праге.
Прага-1968 была третьим разом, когда люди разных убеждений снова поняли, что мы больше не будем жить так, как жили раньше, то есть если не совсем свободно, то с надеждой на свободу. Раньше — то есть в это славное то ли семилетие (1961-1968), то ли двенадцатилетие (1956-1968), а то и пятнадцатилетие (1953-1968). Одни встречали новую жизнь с мстительной радостью, другие — с мрачной тоской.
Но и те, и другие оказались неправы.
Жизнь продолжалась в общем и целом такая же, прогресс и реакция танцевали свое историческое па-де-де, то расступаясь, то обнимаясь снова.
Четвертый в моей жизни раз — это Чернобыльская катастрофа.
Пятый — это распад Советского Союза.
Шестой — это «9/11», террористическая атака на США.
И после каждого раза умные люди мрачно говорили: «Прежней жизни больше не будет. Мы уже не будем, не сможем жить так, как жили раньше».
Возможно, я пропустил какое-то событие. Что, в общем-то, неудивительно. Когда роковых минут слишком много, счастливец может сбиться со счета. Насчет счастливца — это я Тютчева вспоминаю: «Счастлив, кто посетил сей мир в его минуты роковые». Так вот, повторяю — роковых минут, преображающих мир и сулящих неопределенное будущее, что-то многовато накопилось.
Впрочем, и раньше такое случалось. Например, солдаты и офицеры Великой Отечественной, возвращаясь домой с победой, тоже думали: «Мы победили Мировое Зло. Наверное, дома нас ждет совсем другая жизнь! Отменят колхозы, самое главное! Вернут крестьянам землю, которую они защитили, полили своей кровью! Перестанут сажать почем зря, окончатся идеологические кампании. Начнем жить нормальной жизнью — той, ради которой мы сражались и победили. Разве может быть иначе?». Но увы. Оказалось, еще как может. Голод в колхозах, все новые и новые «заговоры» и аресты, идеологические кампании то про генетику, то про литературу, то про языкознание.
Итак, на моей памяти было шесть раз, после которых «прежняя жизнь невозможна», и вот настал седьмой.
«Послушайте, ребята, чего вам скажет дед: кошмаров многовато, а новой жизни нет».
Ни в хорошем смысле, ни даже в дурном. Простые люди все так же рождаются, работают, любят, рожают детей — ничего в принципе нового. А государственные чиновники, в добавление к вышесказанному (ибо они тоже люди!), все так же стараются облапошить друг друга и ободрать подведомственное население. И все те возможные перемены к худшему (например, ужесточение государственного контроля над личностью или рост криминала), которые, возможно, произойдут, начались вовсе не с началом пандемии и карантинных мероприятий. Они развивались давно и шагают по своим азимутам.
Например, организованная преступность мафиозного типа (сращение криминала с госструктурами) сложилась в СССР еще в конце 1960-х годов. Это полезно знать, чтобы не обольщаться новизной тех или иных социальных явлений.
Однако одно существенное изменение все-таки возможно. Возможно, что отечественный и мировой ВВП сильно просядет. Экономический рост не просто замедлится, а покажет отрицательные значения. И не минус 0,1%, а минус 15%. Или даже 20%. А то и все 30%.
Но самое интересное, что никто не умрет. Ни с голода, ни от отчаяния. Разве что какой-нибудь психически больной миллиардер, увидев, что его портфель ценных бумаг стоит теперь не 50, а всего каких-то жалких 25 млрд долларов, пустит себе пулю в лоб. Остальное население планеты как-то приспособится.
Возможно, людям станет ясно, что не надо так уж фанатично обожествлять этот чертов «экономический рост». В конце концов, это просто цифры, отражающие не столько стоимость произведенного товара и предоставленных услуг, сколько нервозность биржевых брокеров. Вот и все. И фунт дыма, как говорят в народе. Если этот дым рассеется, это будет неплохо.
А далее, переходя к реальной экономике товаров и услуг, человечество задаст вопрос: а все ли они так уж насущно необходимы? Неужели нельзя обойтись хорошим, но реалистически ограниченным набором качественной одежды — без этого ежеквартального беснования «новой зимней коллекции», «новой весенней коллекции» футболок, брюк, кроссовок и прочего наспех сшитого, но зверски разрекламированного барахла? Барахла в обоих смыслах слова: без этих шмоток и без этой чепухи.
Вполне возможно, что этой осенью мы не дождемся «новой осенней коллекции» от известных модных домов или от популярных молодежных магазинов.
Не стану говорить: «вот и хорошо». Не знаю, хорошо ли это. Но если после пандемии все-таки наступит новая реальность, то она будет именно такова.
Скромная, прижимистая, расчетливая, бережливая реальность.
