Цивилизация
Сегодня – Первое мая. День международной солидарности трудящихся. Я не знаю точно, что конкретно, реально означают эти слова. Точнее говоря, сейчас они не означают ровно ничего.
Но что они означали тогда, когда Первомай отмечала вся наша страна? То ли просто след знаменитого «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», то ли популярный в 1920-1930-е годы – и формально доживший до конца 1940-х – фонд под названием «МОПР», то есть Международная организация помощи борцам революции.
«МОПР является организацией внепартийной и ставит своей задачей юридическую, моральную и материальную помощь заключенным борцам революции, их семьям и детям, а также семьям погибших товарищей. МОПР объединяет вокруг себя широкие массы рабочих, крестьян и мелких служащих без различия их партийной принадлежности» — говорилось в уставе этого фонда. Собирали деньги и даже вещи, для страдающих борцов за дело рабочего класса. Профессору Преображенскому из «Собачьего сердца» это не нравилось.
Потом международная солидарность трудящихся превратилась в анекдот. «Слесарь Сидоров заявил, что не выйдет на работу, пока чилийская хунта не освободит Луиса Корвалана».
Однако Первомай любили.
Во-первых, выходные дни, целых два – первое и второе мая. Особенно приятно было, когда это приближалось к субботе и воскресенью. Представляете себе, какое счастье, если первое мая – понедельник! Или наоборот, четверг! Если между вторым мая и тридцатым апреля втискивался рабочий день, то заботливое советское правительство делало выходным и его, перенося трудовой будень на ближайшую субботу. Тогда вообще чудо – пять дней гулять!
Но если вдруг случалось такое несчастье, что первое мая падало на субботу, а второе – на воскресенье, то уж извините. Никто не компенсировал недогулянных праздников; в этом смысле советское правительство было строгим и формальным.
Итак, выходные – это «во-первых».
Но было еще и прекрасное «во-вторых». Первомай – это праздник. Город украшен флагами, плакатами, портретами известно кого, а также большими искусственными гвоздиками и гирляндами разноцветных лампочек, которые загорались вечером. Народ выходил гулять с утра пораньше. Точнее – после 11, ближе к полудню, потому что в 10 начиналась так называемая «первомайская демонстрация трудящихся», то есть организованное прохождение колонн с плакатами и флагами. В Москве – через Красную площадь, а в других городах – через главные площади, 90% которых были, как вы уже догадались, «площадями Ленина» или «Октября».
Итак, народ гулял до обеда, а вечером выходил на официальное «народное гуляние» — когда главную улицу города делали на вечерние часы пешеходной.
И, господи боже мой, какое же это было горе и ощущение какой-то космической несправедливости, когда на первое мая вдруг шел сильный дождь!
Помню, такое случилось, когда мне было тринадцать лет. Я обиделся на весь свет! Ведь мы всегда выходили гулять первого мая, часов в двенадцать, с мамой и папой, или только с мамой. Обычно мы доходили до площади Маяковского, спускались вниз по улице Горького, и потом по Страстному бульвару возвращались назад. Видели людей с флажками, шариками и большими бумажными цветами – они возвращались с демонстрации. Было так весело! Это была у нас традиционная прогулка перед праздничным обедом, потому что, хотя основные гости намечались на вечер.
У нас всегда на Первое мая и на Седьмое ноября были гости. Собирались, пили, закусывали и ругали советскую власть, как все или почти все наши знакомые…
Хотя праздничный ужин только предстоял, обед тоже был вкусный и если уж не совсем торжественный, то все равно особенный, приподнятый. На скатерти! С красиво уложенной горкой салата в большой салатнице!
И вдруг на первое мая пошел страшный дождь. Но я сказал: «Надо идти гулять!» Мама сказала: «Не сходи с ума. Льет как из ведра». Я сказал: «А я все равно пойду. Из принципа». «Что за принципы?» – засмеялся папа. «Первого мая надо идти гулять во чтобы то ни стало», — сказал я. Мне самому стало смешно. Но я все равно надел плащ – был у меня очень даже промокаемый плащ – надел ботинки, натянул покрепче кепку, взял зонтик и вышел.
Дождь шел такой, что никакой зонтик спасти не мог. По Садовому, включив фары, медленно ехали редкие машины. Сточные решетки не справлялись. Вода подымалась вровень с тротуаром. Гудели водосточные трубы. Из них вырывались пенистые потоки воды. Добравшись до угла Садовой и улицы Чехова (сейчас она называется Малая Дмитровка), я уже был довольно мокрый. Мои вельветовые брюки были уже забрызганы по икры, в ботинках немножко почмокивало. Конечно, надо было бегом возвращаться, но я постоял несколько секунд и решил, что хоть я и не пойду на Маяковского, но маленький кружочек все равно сделаю! И поэтому повернул на Чехова, прошел мимо закрытой лавочки, где всегда продавали молочные коктейли, а рядом было окошечко, в котором пекли знаменитые на всю Москву бублики без мака по пять копеек, дальше прошел мимо чугунного забора маленького особняка (кажется, там был райком комсомола) и повернул налево, в Успенский переулок. Успенский шел чуть книзу, и поэтому там просто бушевали реки – хоть разувайся. Но я отважно и мрачно дошел до Петровки, вернее говоря, до самого того места, где справа Петровка, а слева Каретный ряд, помахал рукой огромному бежевому зданию Петровки, 38, повернул налево и мимо сада «Эрмитаж» добежал до нашего подъезда.
Промок я ну просто не знаю, как кто, как цуцик, как выдра, до ниточки, и потом долго переодевался, развешивал мокрые вещи, набивал ботинки газетой, потому что в мае батареи уже не работали, и сушить обувь было непонятно где и как. У меня зуб на зуб не попадал. По маминому совету я полез в горячий душ, но все равно у меня заложило нос, и мама мне закапала эфедрин и камфару.
Кстати говоря, небольшой «оффтоп» про советские времена:
Тогда эфедрин продавался без рецепта в любой аптеке. Тогда вообще почти все готовые лекарства, включая снотворные, продавались без рецепта. А рецепты, как правило, доктор выписывал на капли или порошки, которые фармацевт делал специально для вас, прямо в аптеке. В общем, можно было ночью позвонить в дверь дежурной аптеки и сказать: «Не спится, дайте что-нибудь, таблеточку какую-нибудь». Я так много раз делал по просьбе родителей – им не спалось, а бегал в аптеку, конечно же, я.
Добрая аптекарша давала тебе хоть нембутал, хоть ноксирон, и безо всякого рецепта и вообще безо всякой задней мысли. Без мысли о том, что перед ней может быть наркоман, или, к примеру, самоубийца. Но наркоманов тогда было, наверное, в сто раз меньше, чем сейчас, когда кругом такие строгости, и контролеры думают, что бы еще запретить. Может быть, пустырник и валерьянку?.. А самоубийц всегда примерно одинаковое количество.
Но вернемся к первомайской дождевой экспедиции. Мама закапывала мне эфедрин и камфару и натягивала на ноги шерстяные носки, и я чувствовал себя победителем. Я настоял на своем! Я ходил гулять на Первое мая!
В газетах на первой странице (а иногда и на двух страницах) публиковались «Призывы ЦК КПСС к Первому мая». Это был официальный список лозунгов, которые надо было рисовать на плакатах, нести на демонстрацию, вешать в актовом зале учреждения. Они начинались с традиционного «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», а в ближе к концу шло нечто актуальное. Типа «Руки прочь от Анголы!» или «Трудящиеся СССР и всего мира! Крепите солидарность с борющимся народом Никарагуа!»
И обязательно: «Теснее сплотимся!» Вокруг КПСС, естественно.
Когда-то, в те незапамятные времена, у нас были друзья семьи, Маша и Гриша. Не слишком близкие, но все же добрые и старые. Поэтому, конечно, не Маша и Гриша, а Мария Сергеевна и Григорий Семенович. Но папа с мамой их так звали – по именам. Хорошие люди, но при этом очень партийные. Более того, Гриша был членом парткома на своей работе, а Маша – секретарем партгруппы на своей. Ко всему, что печаталось в «Правде» и говорилось в программе новостей, они относились с серьезностью и доверием.
Когда они в майские дни приходили к нам в гости, папа громко восклицал:
«Работники литературы и искусства! Теснее сплотимся вокруг Маши и Гриши!» Или: «Маша и Гриша призывают досрочно выполнить задания третьего года пятилетки!» И даже: «Под знаменем марксизма-ленинизма, под руководством Маши и Гриши – вперед, к победе коммунизма!»
Маша и Гриша улыбались и даже слегка раскланивались. С одной стороны, они чувствовали неприкрытую иронию. Но, с другой стороны, им было приятно.
Первомай был ощущением счастья для тех, кто верил в коммунизм или просто ни о чем не задумывался. Но он был подтверждением вечного советского благополучия также и для большинства тех, кто советскую власть поругивал, а то и нес по всем кочкам. Люди верили, что могучее государство всех обеспечит, накормит, научит, вылечит, даст крышу над головой. Ни у кого (за мизерным исключением злых и просвещенных диссидентов) даже вопроса не возникало – а откуда у государства деньги на всю эту благодать?
Помню, как в 1973 году, выступая в Киеве на церемонии вручения Украинской ССР ордена Дружбы Народов, генеральный секретарь ЦК КПСС товарищ Брежнев сказал примерно следующее: «Мы привыкли считать, что у нас все бесплатно. Жилье, медицина, образование. Но, товарищи! На самом деле все это заработано трудом советских людей!»
Я стал в своих диссидентских разговорчиках цитировать это высказывание генсека: вот, дескать, сам Брежнев говорит, что на самом деле все советские блага не бесплатны, а заработаны нами, нашими родителями.
Но что я получал в ответ? «Да ты что его слушаешь? Лёнька ведь дурак вообще-то!» Я возражал: «Ну хорошо, а деньги-то откуда? На квартиры, школы, больницы?» — «Как откуда? Государство дает!» А откуда деньги у государства – человек не хотел знать, задумываться об этом.
Казалось, что нам всем просто неимоверно повезло. Как в стихотворении Сергея Михалкова: «Как хорошо, что наяву я не в Америке живу» — хорошо, и все тут. Повезло, что в 1917 году случилась революция. Повезло, что во главе страны стоял мудрейший и добрейший человек всех времен и народов – Ленин. Повезло, что извратителя ленинской идеи Сталина вовремя разоблачили. Повезло, что буханка ржаного хлеба весом 800 граммов стоит 10 (десять!) копеек – дешевле найденной под скамейкой пустой бутылки из-под пива, которую можно сдать и получить 12 копеек, и не пропасть с голоду. Повезло, что учат и лечат бесплатно, а одиноким и малосемейным на стройках социализма предоставляется бесплатное общежитие…
Для антисоветчиков власти – все то же самое, но со знаком минус. Не повезло, что во главе страны стоял злейший тиран… и далее по тексту.
Но ни те, ни другие не думали о целях наших поступков и о причинах наших провалов. Мы жили в мире своеобразного фатализма, как с плюсом, так и с минусом. Если нам всей страной так несусветно повезло, то кому-то могло просто не повезти. Чисто случайно. Вдруг. Бывает же? Бывает. Ничего страшного.
Вот так и жили мы, под сенью первомайских плакатов, лампочек и искусственных цветов, совершенно не представляя себе, почему наша жизнь повернулась именно так, и, главное, что с нами будет потом.
Нынешний Первомай, который мы из-за чертова этого вируса впервые провели взаперти – наверное, станет моментом трезвости.
Никаких Первомаев больше не будет. Особенно в переносном смысле, потому что еще один праздник с флажками – устроить можно, а толку-то?
А мы, наконец, начнем учиться, извините за выражение, уму-разуму. То есть исследовать реальные причины и ставить четкие цели. Прежде всего – в быту, в своей каждодневной жизни.
Но об этом давайте поговорим в следующей колонке.
