Выгодная бедность?

О парадоксах социальной политики

Любые шоры неприятны. В том числе те гуманные политкорректные шоры, которые на нас надевают из самых лучших чувств. Возможно, именно эти бархатные шоры хуже тех, которые царапаются и которые мы уже поэтому стремимся сбросить.

Но честно обсуждать сложные проблемы – тоже бывает больно и обидно. Однако попробуем.

Казалось бы, нет более страшного проклятия, чем бедность. Бедность человека или социальной группы – а тем более бедность целой страны. Весь спектр кошмара – от личного или национального унижения до нищеты, болезней, голода и даже голодной смерти.

Почему же бедность остается вечным бичом? Страданием и человечества в целом (когда речь идет о странах «богатых» и «бедных»), и проблемой вполне благополучных стран (где все равно есть свои бедняки), и даже трагедией отдельных семей, где среди благополучных рабочих и доцентов вдруг встречается опустившийся, обнищавший троюродный племянник – и ничего с этим не поделаешь.

Почему «не поделаешь»? Легче всего дать ответ, так сказать, фаталистическо-статистический. В классе, состоящем из одних отличников, завтра же появятся свои двоечники. И наоборот, разумеется: в классе двоечников завтра же кому-то надо будет ставить «пять», а кому-то «кол». Так, мол, устроено общество. Неравенство создает энергию конкуренции и запас рабочей силы.

Все это прекрасно, но нельзя ли сделать это неравенство не столь кричащим и не столь оскорбительным?

Можно попробовать. Но вряд ли получится. Потому что бедность – это не только несчастье, но и образ жизни. Для людей, народов и стран.

Потому что часто речь идет не о жертвах социальной или даже природной катастрофы (засухи, например). Речь идет о своего рода «доктринальных бедняках».

Об этом писал великий социолог Оскар Льюис, полжизни проживший среди бедняков Мексики. До книг Льюиса считалось, что бедность осознается людьми как несчастье, как то, откуда они всеми силами стараются выкарабкаться. Оказалось – нет. Это образ жизни, своего рода «культура бедности» (culture of poverty), в которой людям жить привычно и даже уютно. Но шаблоны этой культуры не позволяют им вырваться за ее рамки. Грубо говоря, это ценность «экономить» вместо ценности «зарабатывать», ценность «хитрить и урывать себе» вместо ценности «сотрудничать и делиться».

Но дело не только в статистической непреложности и в усвоенных правилах поведения. Дело еще в том, что бедность – выгодна. Странным образом выгодна, как бывает выгодна болезнь.

На международном уровне постоянно идет речь о помощи бедным странам – прежде всего странам Африки – и прежде всего в виде списания долгов и предоставления новых займов. Слышны трезвые голоса: пока богатые страны не найдут способ гарантировать устойчивое развитие бедных стран – до тех пор такая помощь будет почти бессмысленна. Но эти голоса тонут в гуманитарном хоре: люди в Африке страдают и умирают от голода сегодня, сейчас, сию минуту. Не морочьте нам голову «сказкой об удочке и рыбке», дайте еду! Мешок риса дарует жизнь – а что касается издержек, делающих этот мешок воистину золотым – то стыдно об этом думать, когда на глазах сытой Европы от голода гибнут дети. Тем более если вспомнить столетия колониализма.

Да, конечно, человека надо сначала спасти, а потом уже учить уму-разуму. Но что такое «бедность бедных стран»? Это своего рода «симптом», то есть защита от противоречий постколониального мира. Трудно бороться с коррупцией, с трайбализмом, с этно-религиозными конфликтами, с невообразимым социальным расслоением (лесные племена, живущие на неолитическом уровне, и их вожди, обитающие в виллах на Женевском озере). Откровенное высказывание и честное обдумывание этих проблем на национальном уровне приведет к обрушению идентичности, к гражданской войне и массовой эмиграции. Чтобы не допустить катастрофы, национальное самосознание говорит: «Мы – бедная страна». Этот симптом, болезненный сам по себе, снимает опасность национального саморазрушения и строит новую идентичность – идентичность «бедной страны». Бедность рассматривается как исконное свойство нации, как модель поведения людей внутри страны и поведения данной страны на мировой арене.

Оскар Уайльд писал, что бедняки любят деньги еще сильнее, чем богачи. Бедным, как это ни парадоксально, дозволено больше, чем богатым. Бедность – оправдание коррупции, неравенства, кумовства.

Но главное – это перестройка идентичности. «Мы не воры, мы не лентяи, не кумовья, не взяточники, не погромщики, вырезающие соседние племена… – мы просто бедные люди. Бедная у нас страна, отсюда все наши проблемы». Бедность понимается как своего рода болезнь. А болезнь – особенно болезнь души, в том числе национальной – порождает целый ряд специфических выгод.

Вот первичная выгода от бедности как симптома: удобное самосознание. Я не бездельник, а бедняк, я не воришка, а бедняк, я не невежда, а бедняк, и так далее. Все это работает на уровне отдельной личности – и не только в нищей Африке, но и в богатой Европе. То же самое – на уровне нации в целом. Все, что для «здоровой» (развитой, богатой нации) стыдно, для «больной» (то есть бедной) нации извинительно и даже составляет основу национальной самооценки.

Но вот и вторичная выгода от бедности.

Современные развитые страны устроены так, что они не могут спокойно глядеть на умирающих от голода людей. Которые к тому же голодают в результате неких вроде бы форс-мажорных обстоятельств: засуха, наводнение, гражданская война, беженство. Но ситуация не позволяет пристально вглядываться и разбираться в причинах – помощь нужна немедленно. И помощь, как правило, приходит. В виде займов и в виде непосредственных раздач продовольствия, что надежней, но гораздо дороже: для этого тоже нужны люди, транспорт, охрана, полевая медицина. Горючее, запчасти, оружие, боеприпасы, спецодежда, медикаменты. Зарплата.

Высокие издержки прямых раздач заставляют развитые страны направлять большую часть помощи в виде денег. Понятно, что значительная их доля разворовывается: это тоже издержки, но скорее моральные, в то время как прямые раздачи влекут реальные издержки – то есть в первом приближении обходятся дороже.
«Бедность как болезнь» приносит материальную выгоду. За больным принято ухаживать. Больному прощают требовательные и даже агрессивные напоминания о том, что он болен и нуждается в заботе. Так ведут себя почти все бедные страны и отдельные бедные люди.
Бедность для них не только способ вытеснить свои реальные проблемы и обрести прочную идентичность, но и способ получения даровых пособий, займов, которые все равно не придется отдавать.

Развитые страны и благотворители легко идут у них на поводу – но не только из соображений человеколюбия.

Здесь возникает выгода номер три.

Возрастающее расслоение мира на бедные и богатые страны, а общества – на богатых и бедных людей, и неумение построить политически устойчивую, экономически выгодную и социально справедливую систему взаимодействий между ними – это и есть главное противоречие, которое терзает развитые страны. В сознании богатых стран и богатых людей вызревает предчувствие «конца истории» в самом дурном смысле слова. А помощь бедным странам и бедным людям у себя дома – это лишь защита от неразрешимого конфликта. Очередной своего рода симптом. Поэтому сам по себе концепт «богатые – бедные (страны или люди)» весьма выгоден богатым – и странам, и людям. Он укрепляет их самооценку как благотворителей, вытесняя реальность собственной беспомощности и озлобления.

Итак, развитые страны собирают высокие совещания и принимают благородные решения. Сначала о помощи бедным странам, потом – о прощении долгов этим же странам, которые ничуть не разбогатели от масштабных финансовых вливаний. Но почему огромные займы не помогли этим странам развить свою экономику и социальную сферу? И почему такая вопиющая неудача (вернее, цепь неудач) не вызвала законного возмущения доноров?

Здесь – четвертая выгода бедности. Никто не мешает лидеру нищей страны, получающей займы-подарки от богатых стран, покупать себе дворцы и личные самолеты в этих самых странах. Недвижимость покупается у европейского собственника; самолеты, автомобили, а также костюмы и вина тоже не африканского производства, пошива и разлива; и обслуживающий персонал, как правило, с европейским гражданством. Так что некоторая – возможно, немалая – доля средств, которые были даны беднейшим странам в виде займов, возвращается в Европу фактически (в виде покупок), а какая-то часть и юридически (в виде налогов). После этого прощение долгов выглядит символическим актом. Или даже актом легитимации случившегося: требовать возврата денег, коррупционным путем уже вернувшихся в Европу – это был бы просто безграничный цинизм, противоречащий всем европейским ценностям.

В частной благотворительности дела обстоят лучше. Непосредственно адресатам помощи идет от 100% (да, представьте себе!) до 60% пожертвований (первая цифра относится к маленьким волонтерским организациям, вторая – к крупным, которые нанимают персонал, арендуют помещения и т.п.). Но они точно так же фиксируют бедность как образ жизни получателя социальной помощи.

Мой давний знакомый, доктор Эбби Бэнкс, социальный работник из Вашингтона, говорил мне, что самое трудное для безработного и бездомного – «соскочить с пособия и выпрыгнуть в жизнь». Не всем удается, да и не все хотят. На пособие по бедности жить дешевле и проще. Тут тоже нужны навыки, сноровка и опыт: поспеть ко всем регистрациям, раздачам и выдачам. Он говорил, что у бездомных и нищих голова работает не хуже, чем у нормального успешного менеджера, но это менеджмент собственной нищеты как профессии.

Хочется верить, что от бедности все же можно избавиться.

Но для этого надо понять, что в 90% случаев – это не свалившееся на человека внезапное несчастье, не полумистическое наследственное клеймо, а устоявшийся стереотип социального поведения. Неприятный стереотип, скажем прямо. Уверяю вас – в неприязни к «профессиональным беднякам» нет никакой гордыни или снобизма.

У меня есть знакомая – умная и сильная женщина, из далекой провинции, из неблагополучной семьи и вообще из тяжелой социальной среды. Она сама, своими силами (она не замужем), напряженно учась и работая, добилась пусть весьма скромного – но благополучия. Душевного, трудового, жилищного, какого хотите. У нее хорошая работа, у нее скромная, но новая и чистая квартира. Она путешествует. Она читает, слушает музыку, повышает квалификацию. Она даже помогает своим непутевым родственникам, хотя на самом деле они – бездельники и паразиты, норовящие урвать у нее кусочек, еще кусочек, еще…

Мало кто так ненавидит «профессиональных бедняков» так сильно, как она.

Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.