Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Задор и злость

О том, почему «Брат» вышел в повторный прокат и виноват ли в этом Балабанов

режиссер, публицист

На все вещи на свете надо смотреть как инопланетянин из космоса на Землю или как корова на еперный театр. Это полезно и для творчества, и для жизни. Особенно сейчас. Посмотреть без шор, без стереотипов. Как раз сейчас внезапно представился такой случай. Я смотрю «культовый» фильм «Брат», который никогда до того не видела. Он выходит в повторный прокат, что понятно и закономерно, заменив собою все зарубежные премьеры.

Жил-был Балабанов, вроде же из интеллигентной семьи мальчик, папа, которого звали Октябрин (значит, дед был шутник), был главредом научпопа на Свердловской киностудии, мама врачом, профессором. Сам выучился на переводчика, и вот захотел он снять артхаус, а деньги все вышли – тогда и было принято решение: для того, чтобы заработать, снять тупое мочилово про реальных пацанов, пригласив на съемки звезд рок-тусовки, с которыми Балабанов дружил. Кино неожиданно «бомбануло», как выражаются те, у кого оно, собственно, бомбануло. Каждый русский увидел в нем себя.

Надо сказать, что все без исключения культовые фильмы стали таковыми вопреки предсказаниям и ожиданиям самых умных людей в киноиндустрии. Потому истории успеха в кино так вдохновляют. Все они как будто написаны под копирку по одному сценарию. Есть некий странный чувак, выглядит как бомж, в него никто не верит, зато он очень сильно верит в себя, он обивает пороги киностудий, везде его посылают, но он настаивает, ждет иногда по 10-15 лет, в результате вкладывает свои деньги, все снимается на коленке, за все платятся фантики. Если у вашего проекта такое начало, как я описала, – скорее всего, вы гений и снимаете будущий шедевр. И скоро они все пожалеют. Все фильмы, ставшие шедеврами, были сделаны вопреки всему и помогали им две вещи на букву «з»: задор и злость. Это настолько уже сложившаяся мифология шедевра, что каждый уважающий себя гений обязан хотя бы сочинить историю страданий в начале. И даже кажется, что завязка про то, как в тебя никто сперва не верил, додумывается после. Такова история всего успешного на свете от «Полета над гнездом кукушки», феллиниевской «Дороги» до «Брата» Балабанова.

Фильм неожиданно для всех оказался точным срезом общества, предложив кинематографу нового героя нашего времени, бла-бла… ну, у меня лично никакого «узнавания» нет, не было у меня схожего опыта, я прожила какие-то другие 1990-е, нелихие, какие-то тихие, интимные, внутриутробные, я училась и жила на Таганке, где и происходит пальба из знаменитого пулемета «Максим». Но что-то никаких выстрелов там не было слышно на самом деле. Нет у меня идентификации с героем, а без этого не бывает кино. «Лихие» 1990-е не имеют для меня ни вкуса, ни запаха, у меня был какой-то исторический омикрон, лишивший меня восприятия того времени и интереса к его шедеврам. Зато есть возможность посмотреть фильм впервые.

Есть такой литературный прием. Называется «остранение», когда благодаря новому взгляду предмет становится непривычным, ибо привычка – наш главный враг. Именно из-за этого мы не слышим друг друга, а каждого, у кого другое мнение, искренне считаем недоразвитым или купленным. Ну, давайте заново, разрушим автоматизм восприятия. Виноват ли Балабанов в том, что этот гимн насилию был принят как родной?

Впервые прием опробовал граф Толстой, вот так он описывал оперу: «Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене кланяться».

Так и я смотрю на фильм «из сегодня», и смотрю незамыленным глазом. Мужчина пришел с войны, он националист и ксенофоб, он не любит говорить, он любит стрелять из пистолета или угрожать пистолетом – за это ему сочувствуют автор фильма и вся страна. Русский человек, судя по фильму, чувствовал себя в то время униженным: потерей страны, нищетой, войной – много чем. И озлобился. И стал ксенофобом.

Кино про бандюгов с урками и нового русского богатыря, фильм с программными ксенофобскими репликами, впоследствии широко разошедшимися в народе, делится на две части. Они не похожи, эти две части. В первой части стеба немного, ксенофобские реплики звучат всамделишно, есть библейские отсылы всерьез, режиссер и зритель симпатизируют герою, жалеют его, ненавидят вместе с ним его врагов, понаехавших и раздербанивших страну. Раз зрителю тоже хочется плюнуть в морду инородцу, который отказывается платить за билет и мерзко куражится над русским контролером, при этом сам-то ну дебил дебилом – значит, такова позиция автора фильма. Раз герой, который обзывает трамвайного зайца «чернож…», вызывает симпатию – значит, такова позиция автора. И не надо говорить, что Балабанов не виноват в таком успехе фильма. Что чувствует зритель – то заложил автор. Да, в фильме есть вроде бы альтер-эго режиссера – Немец, который вроде как получше, вроде как почище, вроде как не разделяет и сокрушается. Да, в фильме есть баба с трамвая, которая говорит герою, что его не любит, а сама-то любит, ох как любит, и рыдает крупно в кадр, значит, тоже не разделяет методы, но сочувствует душе. Но, в общем и целом, особенной дистанции между режиссером и героем не видно.

Зато второй фильм больше похож на «Криминальное чтиво», которым сам Балабанов восхищался и которое тоже должно было сейчас выйти в повторный прокат, да правообладатели заартачились. «Брат 2» – это ироничный набор стереотипов, над которыми Балабанов одинаково куражится. В этом «Брат 2» похож даже на South Park, нетолерантный и умный шедевр, который стартовал ровно в том же 1997 году.

«Брат Второй» – гораздо более ловкий стеб по сравнению с первым, уже поиздевались над всеми национальными и расовыми стереотипами, уже одинаково пародийны и русская мафия, и украинская, и американская, и тут уж маэстро прямо-таки урезал лихой и смешной ксенофобский марш. Я специально проверяла своим инопланетным взглядом: нет, не хотел Балабанов, чтобы фильм восприняли всерьез. Надо как-то перед новой премьерой хоть оправдаться, что ли, из честности.

Но что бы тогда ни значило для него его кино, сегодня (как написано в финале «12 стульев») оно перешло на службу другим людям.

Автор выражает личное мнение, которое может не совпадать с позицией редакции.

Загрузка