Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Прошлое в ассортименте

Об управлении историей

«А что, если скитальцы во времени из прошлого не посещают нас потому, что у нас нет прошлого?» Этот мем, пришедший из сериалов, полярен другому мему: «Нет будущего!». То есть no future! – девизу, рожденному песней Sex Pistols «Боже, храни королеву», где тоже использован мем – название британского гимна.

Кстати, быть может, сегодня его исполнение – все еще важный ритуал благодаря этому давнему панковскому троллингу, а не патриотическому благоговению? Ведь в 1977 году продали 150 000 копий сингла с этой песней. За неделю. И с тех пор не раз ее издавали. Но, в отличие от гимна, ее не завершают, а начинают слова God, save the Queen, а в финале звучит хор: No future!

Спустя годы Псой Короленко обыграет ту же тему в одноименном зонге.

…А тут уж зло
Так припекло,
Что стало всем тепло и будущего нету.
Но почему
Сто тысяч лет
Мы пашем, как му-му, а будущего нет?

Обидно, конечно. А пахать сто тысяч лет – не обидно? Но это все же обнадеживает: может, прошлое есть? Да и гости из него, сказать по правде, нас навещают. Пусть не лично, а в виде портретов (помните: маршрутки развозили по Москве усищи Сталина?), скульптур или героев сериалов – Лаврентия Берии и прочих.

Кто-то спросит: зачем? И услышит: это же наша история! (Тоже, кстати – мем). А история, как считали о. Сергий Булгаков и еще ряд мыслителей, – лишь подготовка к метаистории – грядущей жизни совершенного человечества на небесах. Но здесь-то, на земле-то, со времен Адама-то оно греховно. Так чему ж удивляться, если его история полна гадостей? По Сеньке и шапка.

Другое дело, что, коли вглядеться, то истории-то разные. То есть доступны истории в ассортименте – параллельные и несхожие. Какую желаете?

Одна – дело ученых. Они ее описывают и преподают. Причем часто – несхоже. Это легко увидеть, читая учебники разных лет и знакомясь с полемикой в академическом мире. Иную историю предлагают авторы, чья компетентность для ученых сомнительна. Публике она безразлична, а экзотика их версий – любопытна. Третью историю сочиняют публицисты. Четвертая гремит щитами и пушками в кино – Александр Невский, Иоанн Грозный, Петр Великий и броненосец «Потемкин» Эйзенштейна и более поздних интерпретаторов. Пятая льется песней и слезой в художественной и не слишком литературе. Вот, скажем, судьба Николая II (кто знает автора?):

Жил-был Николка, самодержец всей Руси.
И хоть на рыло был он малость некрасив,
При ем водились караси,
при ем плодились пороси,
Ну в обчем было чего выпить-закусить.
Но в феврале его маненечко того.
Тогда всю правду мы узнали про яго.
И что евреев он громил,
И что рабочих не кормил,
И не глядел он дальше носа своего…

Дальше там про Ленина с Троцким, что «социализьм внедряли, головы рубя», но вышло, что чем Троцкий «нет врага народа злей, он гад – гестаповский лакей»; про Сталина узнали, что «родный наш отец полстраны пересадил и богом сам себя при жизни объявил»; про Хрущева, что «всю Расею кукурузой засадил»; про Брежнева, что «разных Хоннекеров целовал взасос». Завершает все припев:

…и ежли кто-нибудь немножечко помрет –
о нем узнает весь народ:
что он такой; что он сякой;
что он, подлец, антигерой;
и что пора мочить его! Долой!

А дальше следует премудрая мораль:

На то она история – та самая, которая
Ни столько, ни полстолько не соврет....

Телевизор и Сеть несут этот и иные исторические лубки народу, а тот, забыв читанное в учебниках, мешает их с киносюжетами и потребляет как свою историю. Ученым это не нравится, но большинство из них понимает: у академии и массмедиа – разные аудитории.

При этом и впрямь: история у каждого народа – своя. Но при этом она – часть истории человечества. Преследования нацистами политических оппонентов и «расово неполноценных» – история не только Германии. Террор франкистов и их противников – не сугубо испанское историческое дело. А сталинские репрессии – не только советское. Не зря посвященная им книга британца Роберта Конквеста «Большой террор» вышла до «Архипелага ГУЛАГ». Эти и иные примеры жестокости, как и милосердия, – фрагменты истории всего мира. Но ее содержание – не только имена, факты и их интерпретации, но и огромные по масштабам процессы. Порой превосходящие время жизни поколений.

Увидеть их содержание изнутри сложно. Тем более – предугадать возможные итоги. Как сказал Ежи Лец: «Я не знаю, кто выдумал воду, но точно – не рыбы».

Меж тем их жертвы (или триумфаторы) – это порой миллионы людей. Но они включают отдельных людей, их судьбы, жизни, страдания, труды, судороги, восторги, любови…

И так же, как по словам поэта и мыслителя Джона Донна, «нет человека, который был бы как Остров, сам по себе, каждый человек есть часть Материка» – нет «Материка», не состоящего из личностей. Вес их дел и талантов различен. Но поэт прав: «если волной снесет в море береговой Утес, меньше станет Европа… смерть каждого Человека умаляет и меня, ибо я един с Человечеством…». И потому – гибель каждого человека меня умаляет, а рождение, победа и счастье – обогащает и воодушевляет.

Поэтому деяния тиранов и кровопийц от Калигулы до Пол Пота чудовищны, а жертвы мучеников и подвиги героев от Сцеволы до Яна Палаха – ценны всем, кто о них знает.

Конечно, были, есть и будут циники и нигилисты. Им герой – не герой, битва – не битва. Мол, высадка в Нормандии – фигня, а вот десант на Малой земле – операция! Или: Сопротивление в Европе – разве это серьезно? Вот белорусские партизаны – это да!

При этом значение явления или личности часто зависит от мнения о них в тех или иных важных сферах. К примеру, вчера там считали, что в Варшаве в 1944-м и в Будапеште в 1956-м против восставали герои и патриоты, сегодня их могут переописать в буржуазных националистов, а кем сделают завтра – Бог весть. Вчера подавление Пражской весны в 1968-м там признавали трагической ошибкой, сегодня именуют в эфире актом «социалистического интернационализма». А завтра во что превратят?

«Сделают» и «превратят» – важные слова. Потому что эпизоды истории живут не в пустоте, не в книгах, на экранах и вебсайтах, а в массовом сознании (или – массовом бессознательном?) аудиторий. И делают их такими, как надо «хозяевам дискурса». Превращая в то, что им нужно. Так происходит, когда подходы определяет идеология, а она (пусть и не государственная) зависит от интересов и задач элит.

При этом в их силах сузить, а то и ликвидировать пространство дискуссии вокруг неоднозначных эпизодов прошлого. Как при Советах. Или как у Оруэлла в «1984»: «переделка прошлого нужна», а обсуждать его нельзя.

Ведь это может поколебать уверенность подвластных в правоте власти. Поэтому «речи, статистику, документы нужно подгонять под сегодняшний день», чтоб доказать: власть права. «Изменить воззрения или политику – значит признаться в слабости». Если пропаганда говорит одно, а факты обратное, факты надо изменить. «Так непрерывно переписывается история. Ежедневная подчистка прошлого министерством правды, так же необходима для устойчивости режима, как репрессии и шпионаж министерства любви».

В пронизанном пропагандой и страхом обществе Оруэлла, «изменчивость прошлого – главный догмат». В нем мнения подвластных полностью подконтрольны, а прошлое таково, каким его хочет власть. Ну а пропаганда внедряет в массовое сознание (или – в бессознательное?) веру в то, что прошлое «никогда не меняли. И иным оно быть не могло». Хотя меняют его несколько раз в год.

Но возможно ли в России происходящее в «1984»? Похоже, что пока – нет. Хотя окрики, адресованные ученым и людям искусства, рискующим сомневаться в верности иных «героических эпизодов» или описывать «позорные страницы», говорят о желании хозяев дискурса править историей безраздельно. Уж коли осенний Западный поход РККА 1939-го ради спасения западных белорусов и украинцев, то только он. Безо всякого там либерального плюрализма оценок. Вот вам и вся достоверность.

Вы скажете, Поппер прописал нам не это? Но Поппер – он же про открытое общество. А кто сказал, что начальству не интересней закрытое? Ведь с ним проще: что повелел, то и было. И разве это – не повод полагать, что у истории нет и не будет единой версии, вовсе не потому что она – не катехизис верующего? А потому, что начальства у народов – разные. Те – допускают ее многовариантность, а те – нет. И велят ее переписывать сообразно своим интересам. То есть превращают в ветвь литературного жанра фэнтези. Возможно, поэтому кого-то скитальцы во времени из прошлого не посещают. А кого-то – частенько.

Так и с будущим. У кого-то оно есть. А у кого-то – вопрос…

Загрузка