Цивилизация
О том, что в центре (почти в центре) Москвы сохранилось огромное здание в духе неоготики, я узнала из театральной программки. Спектакль «Красный Вольфрам» – «историодрама про первую советскую лампочку» – созданный научным сотрудником Музея Москвы Сергеем Никитиным-Римским и группой МосКультПрог, привлекает любителей современного театра модной иммерсивностью и сайт-специфичностью. Сегодня зрители больше хотят получить свой собственный опыт, чем, сидя в зале, наблюдать за чужим, поэтому предложение поучаствовать в прогулке вокруг московского Электрозавода, узнавая, как создавалось производство той самой лампочки Ильича, про которую мы с детства знаем, что она (плюс советская власть) – и есть коммунизм, пользуется успехом. Вот и я с двадцатью пятью другими участниками театрализованной прогулки оказалась на улице Электрозаводская у заводской проходной с пышным названием «Мраморная».
Пересказывать сюжет спектакля не буду: это куда интересней узнать в процессе перемещения по заводским коридорам от ведущего Сергея Никитина-Римского, отдающего команды на вступление в игру зрителей, которых заранее снабжают российскими и иностранными паспортами, а также цитатами из воспоминаний их персонажей. Но впечатления от пережитого будоражат, поэтому я воспользовалась ссылками в буклете, нашла другие источники и продолжила свое погружение в прошлое.
Да и для театрального критика тема электрификации не чужая: именно на заводах золотой канители, принадлежавших семье основателя Художественного театра К.С. Станиславского, начиналось российское электротехническое производство – там перед Первой мировой войной был налажен выпуск проводов и кабелей. Более того, в 1892 году, то есть до создания МХТ, Константин Алексеев (это настоящая фамилия реформатора русской сцены) привез в Москву из Франции станки для алмазного волочения канители, что впоследствии очень пригодилось, когда пришлось создавать вместо недолговечной угольной нити накаливания вольфрамовую. В 1912 году в Москве работало уже пять ламповых фабрик, но детали и сырье поставляли из-за границы, а мастера были немцами. С началом Первой мировой немцы были высланы из Москвы, а ввоз вольфрама и молибдена почти прекратился, так что к моменту национализации в 1918 году большинство производств попросту остановилось.
В 1920 году был принят план ГОЭЛРО – для восстановления и пересоздания энергетики. Тут начинается самое интересное. Царская Россия и сама по себе не была страной с развитой промышленностью, но после мировой войны, революции, гражданской войны и вовсе оказалась безо всего. Но новый социалистический способ производства тогда представлялся панацей: многие верили, что именно отказ от частной собственности приведет к неслыханному расцвету свободного творческого труда. Увы, ждать расцвета было некогда. Поэтому решили по-быстрому взять от капиталистов то, что нужно, и дальше уже выйти в отрыв.
В конце 1925 года принято решение о создании специализированного завода в Москве, на территории недостроенного здания рижского «Проводника» – именно для него архитектор Евланов строил свой необычный готический дворец с арками и сводами. Из-за войны русско-французское производство резиновых изделий перевели в Москву, но здание не успели завершить. Его быстро приспособили под Электрозавод. С покупкой готовых технологий на Западе оказалось сложно: всего за десять лет заключено 170 договоров техпомощи, в основном с германскими и американскими компаниями, но почти 40 расторгнуты досрочно. А с берлинской фирмой ОSRAM и вообще не договорились, решили обойтись иначе. Советским инженерам, чтобы «освободиться от иностранной зависимости», было поручено «изучить зарубежный опыт и существующие проекты» и разработать на этой основе «свои оригинальные конструкции», то есть, попросту говоря, скопировать технологии. Помогло советским промышленным шпионам то, что в Европе многие реально сочувствовали первому пролетарскому государству и были готовы добровольно участвовать в его техническом перевооружении.
Особенно доброжелательны были немецкие коммунисты – после поражения в восстании 1923 года советская Россия рассматривалась как главный партнер мировой пролетарской революции.
На Электрозавод приехало около 150 немецких специалистов с семьями. На 12 тысяч тогдашних работников это не много, но был важен уровень их квалификации и убежденности. Немцы едут в Россию по идейным соображениям, они мечтают о создании справедливого устройства мира и, например, отказываются от спецпайков, так как не считают возможным любое социальное неравенство.
Иначе ведут себя практичные американцы: есть официальный договор о техническом содействии с General Electric, хотя официально США тогда еще не признали СССР. Линии закуплены, инженеры прибывают на Электрозавод, чтобы помочь разобраться с документацией. Им очень хорошо платят, но когда СССР договор разрывает, один из инженеров по собственной воле практически бесплатно остается на заводе, чтобы доделать начатое. Это интернационально-идейное сотрудничество на благо мировой революции и победы классового равенства кончается плохо: в 1935 году немцам приходится выбирать – принять советское гражданство или быть репатриированными в Германию, где к власти уже пришел Гитлер. Многие выбирают советские паспорта и продолжают работать на Электрозаводе. Но в 1937 году указом Сталина всех иностранцев увольняют со всех оборонных и полувоенных заводов. Часть новых советских граждан, ставших ненужными, выслана из Москвы, часть – посажена. Отсидеть по надуманным обвинениям пришлось миллионам – в нашей стране этим никого не удивишь. Удивительнее другое – некоторые, отсидев 18 лет, вернулись не в ГДР, а на Электрозавод и продолжили работать.
В 2001 году гендиректор группы «Электрозавод» Леонид Макаревич рассказывал в интервью, что у завода самая благоустроенная территория в Москве, есть даже 200-метровая аллея цветущих роз. Но в январе 2016 года к Макаревичу пришли с обыском. Впрочем, позже полковника Захарченко, врио начальника Управления ГУЭБиПК по декриминализации топливно-энергетического комплекса России, который якобы собирал материалы по предполагаемому хищению в «Электрозаводе», самого арестовали. Сейчас Электрозавод не работает, его помещения арендуют мелкие фирмы и мастерские, готические своды покрыты пылью, во дворах – наледь и лужи. В этом году активы группы «Электрозавод» – «мощности по производству трансформаторного оборудования в Москве и Уфе, сервисные подразделения, научно-исследовательский и проектный институты, инжиниринговый центр, а также земельные участки в районе метро «Электрозаводская» в Москве площадью 19 га» – выкупило ООО «Мегаполис-Инвест» (совместное предприятие АФК «Система» и «Сбербанк Инвестиции»). По данным СМИ, на территории московского завода новые владельцы займутся девелоперскими проектами. Таковы современные реалии.
История же сегодня становится мишенью для политических и идеологических спекуляций, но, к счастью, есть и ученые, реально занимающиеся восстановлением прошлого, есть исследования, основанные на документах и сравнительном анализе.
И судя по ним, 20-30-е годы были действительно временем колоссального экономического подъема: энтузиазм преодолевал не только нищету, безграмотность, архаику в быту, но даже и безоглядное, тотальное насилие, ставшее нормой. Утопия казалась если не реальностью, то чем-то вероятным в будущем. Споткнулась советская индустриализация не на голоде, и не на тяжелейшей войне, и даже не на репрессиях, а на простом законе развития технической мысли. Сделав ставку на освоение уже созданных технологий, советские промышленность и наука утратили инициативу. Работая на пределе напряжения, талантливые инженеры слушали от власти команду – не надо лучше, сделай так же, как на Западе, главное – быстро. Желание догнать, помноженное на государственное планирование, как считает исследователь Михаил Шифрин, тормозило развитие технологий: «Планировать изобретение и предвидеть скорость его внедрения чрезвычайно сложно, а проект развития промышленности составляется на пять лет вперед. Без зарубежных технологий невозможно выстроить относительно точный график введения в строй новых производств. Советское руководство командовало конструкторам: «Не надо придумывать лучше. Делай такой же».
Мой дед был конструктором в ЦАГИ в начале тридцатых. Я помню, с какой горечью он рассказывал, как останавливали испытания изобретений, закрывали самобытные и перспективные проекты, потому что требовалось выполнять директивные команды партийных руководителей. Позже я уже сама, восстанавливая дедову биографию, читала о том, как работали над созданием знаменитых истребителей и бомбардировщиков советские конструкторы, которым запретили следить за созданием опытных образцов – их не выпускали за периметр превращенной в тюрьму лаборатории.
А недавно в документальном фильме «Человек неунывающий», снятом студией Андрея Кончаловского, видела съемку современного российского авиазавода. Один из конструкторов которого, перечисляя страны-производители материалов, используемых в его испытательном цехе, только указывая на лист гофрированного железа, с тоской отмечает: «Забор вот – наш, отечественный».
