Цивилизация
Павел Первый стоит у окна и видит, как идет мимо Зимнего дворца пьяный мужик. Павел смотрит на него и говорит машинально: «Вот же скотина, идет мимо царского дома и шапки не ломает!»
Как только приближенные узнали об этом замечании государя, сразу последовало приказание: всем проходящим и проезжающим мимо дворца шапки свои снимать. Дождь ли, снег — значения не имеет. Голову велено было обнажать при входе на Адмиралтейскую площадь со стороны Гороховой и Вознесенской улиц. (Больше всего пострадали возницы: кучерам свою шапку пришлось зажимать в зубах).
Переехав незадолго до своей смерти в Михайловский замок, внимательный император заметил, что все прохожие, идущие мимо дворца, снимают шляпы, и поинтересовался причинами такой неожиданной учтивости. «По высочайшему вашего величества повелению», — был ответ. «Я никогда ничего подобного не приказывал!» — вскричал Павел, ужасно расстроившись, и велел этот азиатский обычай отменить.
Однако отменить — не ввести. Теперь полицейские офицеры часами стояли на углах улиц, ведущих к Михайловскому замку, чтобы просить благородных прохожих шляп и шапок с головы не снимать, а тех, кто попроще, даже иногда немного поколачивали. За выражение, так сказать, излишнего верноподданнического почтения.
Эта широко известная история про шапки долго лежала у меня в черновиках и еще столько бы пролежала, если бы я не вспомнил, что через две недели, 24 мая, Иосифу Бродскому исполняется со дня рождения восемьдесят лет.
Это оптический фокус: мы не можем представить себе Пушкина, читающего роман Достоевского «Бедные люди» (хотя Пушкину было бы тогда только сорок семь лет), или Лермонтова, открывающего «Войну и мир».
Вот и Бродский нам кажется теперь монументом, у нас даже в голове не укладывается, что он мог дожить до наших кипящих нынешней майской зеленью дней. Мог напечатать свои новые стихи (которые бы некоторые освистали). Мог читать нынешних лауреатов «Нацбеста». Мог бы высказать свое мнение о Трампе, о поправках к нашей Конституции, мог бы что-то сказать в своем интервью про Крым и Донбасс.
И даже более того. Мог, отринув олимпийские выси, спуститься к народу: завести себе сначала, положим, страницу в Facebook. (Завела же себе его Юнна Мориц, которая старше Бродского на три года и которая уже написала там что-то важное про свадьбу Богомолова и Собчак).
Сидел бы тогда ночами в своем Бруклине, заходил бы в свой аккаунт, когда в России все уже спят, заглядывал бы к кому-нибудь в смолкнувшие комментарии, писал бы там: «А, по-моему, это фигня». Или еще что покрепче.
Кого-нибудь непременно забанил. Фотографировал бы кота.
Интересно, как бы на него реагировали люди? Снимали бы виртуальные шапки?
... Однажды знаменитый историк искусств Александр Габричевский сказал про Бродского, когда в середине 60-х годов с ним познакомился (то есть Бродский вполне себе еще молодой): «Это самый гениальный человек, которого я видел в жизни». А когда-то кто-то удивленно спросил: а как же Стравинский, Кандинский и даже Лев Толстой, которых Габричевский тоже видел, то тот снова невозмутимо повторил: «Это самый гениальный человек, которого я только видел в жизни». То есть снял в почтении перед ИБ свою шляпу.
Но были люди, которые шапок перед ним не ломали.
Например, графиня Мариолина Дориа де Дзулиани, профессор славистики, поклонница русской культуры, переводчица стихов Владимира Маяковского с предисловием Лили Брик. (Найдите ее фотографии в интернете — она невероятно красивая женщина.)
Именно по ее приглашению Бродский первый раз приехал в 1972 году в Венецию, которой бредил и в которую так давно стремился. Приехал — и был страшно разочарован. Нет, не Венецией, конечно. Пансионом, где графиня предложила ему жить.
Графиня не могла его поселить в своем доме, в котором тогда шел ремонт, и Бродскому это очень не понравилось. Каждый день он приходил к ней, иногда даже обедал у нее и ужинал — и все рассматривал с восхищением шестиметровые потолки. «Потолок, потолок», — повторял он. В пансионе таких потолков, конечно же, не было.
«Он хотел, чтобы я сняла ему палаццо! Не понимаю, откуда был такой размах у советского человека? Но найти для него палаццо было невозможно. Я сняла ему весьма трендовый тогда пансион, который совсем не пах мочой, как это упомянуто в книге», — по-итальянски смешно горячась, говорит в позднем своем воспоминании Мариолина де Дзулиани.
Но и без потолков и палаццо Бродский дал «прикурить» графине по полной.
Тогда же Facebook не было — все надо было делать вживую. Вот Бродский и старался как мог.
«Общение с ним было пыткой — каждое утро уже «под мухой» он заявлялся ко мне, выкрикивая с улицы самые неприличные слова. Я очень боялась, что соседи поймут, что кричит наш гость. Он абсолютно не знал, как себя вести — был навязчивым, нарочитым. Все разговоры наши сводились к тому, что он меня «хочет». Это было тяжело и неприятно».
Невзлюбил Бродский и Мераба Мамардашвили, с которым графиня тоже тогда дружила: называл известного философа армянином, хотя тот был грузин. Писал про них с графиней в «Набережной неисцелимых» язвительные мужские сплетни, упрекал в измене:
«Она была действительно сногсшибательной, и, когда в результате спуталась с высокооплачиваемым недоумком армянских кровей на периферии нашего круга, общей реакцией были скорее изумление и гнев, нежели ревность или стиснутые зубы, хотя, в сущности, не стоило гневаться на тонкое кружево, замаранное острым национальным соусом. Мы, однако, гневались. Ибо это было хуже, чем разочарование: это было предательством ткани».
Сейчас это Бродский, наверное, написал бы в Facebook сперва в подзамочном посте. Но, как всегда, у нас бывает — кто-нибудь бы вынес все это на общее обсуждение во вражескую ленту.
В ход бы пошли скриншоты и жалобы в фейсбучную администрацию. Возможно, аккаунт Бродского на три дня даже бы и забанили.
Впрочем, забанила Бродского и сама Мариолина Дориа де Дзулиани.
«... та неделя была для меня кошмаром. В конце концов, я не выдержала, открыла дверь, схватила его за ворот и спустила с лестницы».
С наступающим Вас, Иосиф Александрович! С будущим через две недели днем рождения.
Вы, как и положено настоящему поэту, ужасный хулиган. Этим нельзя не восхититься.
Вряд ли Вы смотрите на нас сейчас сверху из своей литературной Валгаллы: у Вас есть там собеседники поинтересней.
Но мы все равно будем писать в администрацию небесного Facebook, чтобы Вас вывели из-под вечного бана или наконец вернули на землю под каким-нибудь новым аккаунтом.
Возвращайтесь. Мы сперва, ломая шапки, будем тихо ходить в Ваш профиль по подписке, потом пошлем робкий запрос (ахнем, что Вы нас зафрендили), потом осмелеем, перейдем с Иосифа Александровича на Иосифа, потом на Йосю, начнем спорить с вами, называть вас ватой или как-нибудь наоборот, станем хамить, делать иронические перепосты, однажды окончательно расхрабрившись, устроим Вам травлю, а уже в конце, прочитав под каким-то нашим постом Ваш высокомерный нетрезвый комментарий, возмутимся и опять Вас все дружно забаним. Теперь уже навсегда.
