Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

«Вежливый отказ» всегда был любительской группой»

Оторвавшись от сельхозработ и галерейного дела, легендарная группа «Вежливый отказ» даст юбилейный концерт. Роман Суслов, вокалист и гитарист группы, разъяснил детали мероприятия.

— С чем связано сегодняшнее воссоединение группы после распада?

— Группа не распадалась. Мы прекратили регулярные выступления в Москве. Это рутинное занятие беготней по клубам. Сейчас мы нашли формальный повод — 21 год группе — и собрались на единственный концерт. Потом будет новая программа, которую мы, видимо, анонсируем осенью после моих сельхоззанятий. Я пока пишу в стол кое-какие вещи и никому не показываю. Я думаю, что мы представим осенью этого года.

— Что за песни будут на концерте?

— Песни там все будут старые. Мы выкопали даже те, которые мы еще делали вместе с Плавинским. Он будет принимать участие в концерте, открывать его, видимо. Новый звук будет. Мы ввели в группу постоянного сессионного музыканта Сергея Рыженко, раньше он у нас поигрывал только на записях. Флейта появилась вдруг — Павел Карманов вспомнил, что учился этому ремеслу. Более тонкое прозрачное звучание: группа солистов «Вежливый отказ». Меня забавляет энтузиазм, с которым все делается, нравятся новые формы, новый характер звучания. Даже подумываем о том, чтобы без ритм-секции пописать кое-что и поиграть даже на публике. Клавиши, рояль, струнные, флейты и труба.

— А поэты будут?

— Здесь такая у нас произойдет подмена: тексты без музыки на сцене будут, но читать будет Петр Плавинский. Видимо, выступит Гор Оганесян. Но такого коллективного действа, как в прошлом, не будет. Видимо, просто будет напоминание о том, что когда-то это существовало, не более того.

— Чья была идея воссоединения?

— Инициатива была не моя. Меня вытаскивали долго всякими способами. Объяснили, что надо это всем: музыкантам, группе, зрителям-слушателям. Я нашел для себя оправдание: мне это тоже, видимо, надо. Жить без звука внутри тяжело и неуютно. Если на протяжении всей сознательной жизни ты жил мыслями музыкальными, то потом, вытравив это сознательно, чего-то лишаешься.

— Музыка для музыкантов «Вежливого отказа» очень давно не единственное занятие…

— Никогда не была единственным занятием. «Вежливый отказ» всегда был любительской группой, это было для нас хобби. Мы не строили никаких денежных планов, никогда не собирались быть регулярно гастролирующей группой. Нас смогли выдернуть в тур в Штаты, но это было локальное мероприятие, временное. Вообще делать это профессией мне претит, и многим из нашей группы тоже. Есть в этом элемент попадания в буржуазную зависимость. Когда ты попадаешь в рамки необходимостей, теряешь свободу.

— Можно ли найти на это хобби достаточно времени?

— Оказывается можно. Потом, понимаете, многие из нас профессионально заняты музыкой: Павел Карманов, Дмитрий Шумилов, барабанщик Михаил Митин, Сергей Рыженко

— Чем больше проходит лет, тем более сложной кажется ваша музыка.

— А это потеря слушателем квалификации. Беда такая общая: в нашей стране никто не заботится о повышении этого уровня. У нас есть отдельные издания или клубы с программами, которые стараются это делать, в частности клуб ДОМ, в котором мы сейчас находимся, но это редкость. А в массе своей, в общем-то, идет полное вытравливание остатков ума, чувства, острого восприятия.

Так легче. Проще так зарабатывать деньги. Мы же живем в таком недоделанном буржуазном обществе. Вчера была забавная ситуация: был в прямом эфире Русского радио. Висит у них плакат такой: «Катю Лель не ставить!». «Вы понимаете, это отношения продюсеров, денег…». О чем тут разговаривать: человек, даже весьма достойный в популярной музыке, уже на него стоит кордон по каким-то внутренним денежным раскладам. У нас никто не озабочен тем, чтобы прививать вкус. Наша аудитория не развита сильно, но чуть копни — и что-то пойдет, я в этом не сомневаюсь.

— Странно это: «буржуазное общество» тем и характерно, что любая ниша — рыночная и может быть хорошо продана.

— У нас пока проще, видимо, делать это иначе. А потом почвы этой нет: у нас никогда не было независимых групп, не было ниши этой в принципе.

— А в восьмидесятых годах?

— Не было тоже. Музыки как таковой не было. Там был такой эпатажный пафос, когда нужно было устраивать провокации, плеваться и швыряться дерьмом во власть, это считалось независимостью. Но к музыке это не имеет никакого отношения…

— Но были «Аукцыон», «Не ждали»…

— Ну, вы посчитайте сколько их было? Дальше этих двух пальцев не пойдет. Ну, еще Курехин был. И мы каким-то боком к этому привлеклись. И также в джазе, хотя там и более легальная ситуация была, поскольку без текстов — джаз толком и не душили. Рок и все, что это вмещает, все, что было с текстом, испытывало гораздо больше ограничений.

Я помню, у нас была комиссия аттестационная, которая должна была нам ставки присваивать как артистам. 12 рублей, 8 рублей на каждого за выступление. Сидела авторитетная комиссия из гос- или росконцерта, сказала потом: у вас все хорошо, концовочки только надо подправить. Можете себе представить уровень?

— А ставки вы получили тогда?

— Получили, у меня было, кажется, 12.60 за концерт.

— Концовочки подправили?

— Нет, это у них было просто замечание такое, мы не должны были точно соответствовать их требованиям.

— Уже были к тому времени абсурдистские тексты?

— За тексты мы полетели с базы в ДК. Нормально, кстати? Инженерное место со свободными взглядами, МГТУ Баумана. Вылетели оттуда в два счета, отыграли единственный концерт, нас вызвали на партразборки какие-то, тыкали пальцем в строчки. Тексты литованные были, кстати. Мы сдавали тексты в ГОСЛИТ безо всяких комментариев, а потом получали обратно, со штампами или без. У нас были замены фраз — я до сих пор их иногда на концертах путаю.

— Кто-нибудь из вашей инженерной группы стал инженером?

— Никто не стал. Петр Плавинский — галерейщик, сводный брат известного нашего авангардиста Дмитрия Плавинского и хороший знакомый Толи Зверева, на их работах он себе сделал первое имя в галерейном мире и продолжает этим ремеслом заниматься. Из одного состава басист ушел в инженеры, он такой парень из Уфы, ему нужно было столбить позиции в нашем городе счастья всеобщего.

— Не больно-то вы любите наш город всеобщего счастья.

— Понимаете, я его люблю по-своему, в нем родился и вырос. Он просто другой стал, в том виде и с тем наполнением, который он сейчас, — он просто чужой стал. Мне не нравится здесь жить, потому что не на что стало смотреть. Очень много мешает открытому взгляду. Ты живешь в квартире, ты упираешься носом в следующее окно.

— Этого не было разве раньше?

— Не было. Раньше хоть какое-то пространство было. Понимаете, если в городе не видно луны по вечерам… В Чикаго видно, а здесь нет. Свалка такая.

— А в деревне этого нет?

— Естественно, нет. У меня там 500 га земли вокруг и ни одного строения рядом. У меня хутор, там жилых домов 4. И людей там нет — животные, птицы, рыбы. За архитектурой я слежу, не позволяю ничего строить вываливающего из общедеревенского ряда. Я там занят нормальным масштабным сельским хозяйством: с тракторами, плугами.

— А это не противоречит музыкальным занятиям?

— В принципе, да. Руки теряют чувствительность, но это восстанавливаемо. Сейчас я форму обрел приличную недели за две упражнений. Другое дело — там уходит правильная тонкая нервическая сущность. Но я и хочу сейчас проверить, можно это восстановить или нет. Там другое поприще: куча способов себя проявить — как творческого человека.

— А получится и то и другое делать снова?

— До двухтысячного года мне удавалось это совмещать. Последний альбом вообще весь там был написан, это все как-то удавалось делать. Теперь не знаю. Больше работы, и масштабы увеличились, ответственности стало больше. И сил стало чуть поменьше.

— А это вообще рентабельно?

— У нас, к сожалению, много ошибок было допущено. Надо было, как и здесь, в музыкальном мире, толкаться, бронировать места. Там также: надо было вовремя лезть, драться за халявные кредиты. Действительно, 2% годовых, неограниченные суммы во время гиперинфляции. Не случайно же первый, кто погиб в этой борьбе, был председатель правления Агропромбанка.

А я с такими московскими мерками подошел туда: довольно расслабленно жили, все удавалось, легко ездили за кордон. Я эту манеру перенес туда же, а надо было с самого начала врубаться в дело. Сейчас приходится напрягаться, чтобы вырулить, ситуация гораздо жестче стала.

— Что после концерта этого будет? Сев?

— Да, конечно. У меня кроме этого еще масса обязанностей: мы же сейчас лошадей к соревнованиям готовим, там спортивная подготовка. Я вот сейчас выбыл, к сожалению, на 8 месяцев, меня лошадь ударила очень сильно, все разворотив. Только мы начали выезжать, что-то выигрывать — и меня быстро на землю опустили. Я сам прыгал — малые высоты для молодых лошадей, какие-то конкуры. Это повышает стоимость лошади, она показывается. Но мы переключаемся сейчас еще с чистого спорта на лошадей шоу-класса: на арабов ставку большую делаем. Ну, и наша обычная история: мы пони продаем в огромном количестве, у нас самая большая фирма в стране.

— А кто покупает пони?

— Все покупают пони. Это ходовой товар. На этой неделе говорят: «За любые деньги отдайте двоих, кровь из носа». Надо будет кому-то ехать — или мне, или жене. Кто-то покупает детям, кто-то для работы в прокат. По всей стране наши рассованы, последние во Владивосток уехали — три головы в товарном вагоне. Мы следим за судьбой коней, но с понями уже практически прекратили эту отслежку. Порядка 40 голов мы продали года за три, только два случая были не очень приятные. Один богатый человек дарит пони другому, а тот его просил? Что он будет с ним делать? Его в конце концов отдали в какой-то прокат.

— Ну и что же получается? Так и будет теперь — летом сельское хозяйство, зимой музыка?

— Да, так и будет. Хорошо было бы вообще построить студию там, у меня, но очень трудно вытащить музыкантов. Нужна связь с миром, а у меня там интернет только с мобильного телефона, а он очень плохо ловит — приходится находить место, где он работает, и подвешивать его там. Ни антенны, ничего не помогает — нужен маленький ретранслятор, вроде того, что в метро ставят, он стоит полторы тысячи. Ближайший от нас ретранслятор в шестнадцати километрах, в городе Белеве Тульской области.

«Вежливый отказ», МХАТ им. Горького, 24 марта.

Реклама ... Рекламодатель: TECNO mobile Limited
Erid: 2RanynFDyWp