Цивилизация
С самого открытия проекта «Другой театр из Франции» было объявлено, что закрывать его будет спектакль Филиппа Жанти «Проделки Зигмунда», и это сразу поднимало уровень начинания, другие участники которого были в Москве еще неизвестны. Жанти великий, это знает всякий, кому интересен театр. В Москве его спектакли уже четвертый раз, но первые два мало кто помнит. Ведь тогда знаменитый режиссер еще числился по ведомству кукольного театра. А третий раз он побывал у нас десять лет назад, тогда на сцене Театра имени Моссовета он показал один из лучших своих спектаклей — «Неподвижный путник» — который, скорее всего, и помнят москвичи, нынешней весной вмиг раскупившие билеты на все четыре представления «Проделок Зигмунда».
Видевшие спектакли Жанти с 1990-х знают, что к кукольному театру они давно уже никакого отношения не имеют. Все, что в них осталось от старых времен, — взгляд художника (а Жанти по образованию график) и свободное обращение с предметом. Это почти бессловесные, скорее пластические действа, к которым ближайшей аналогией, наверное, будет театр Пины Бауш.
Но неожиданно для всех «Проделки Зигмунда» оказались определенно кукольными (хоть и без кукол), камерными, с классическим «столом», на котором развивается действие, и с огромным количеством текста — чрезмерного, болтливого, парадоксального, остроумного, каламбурного и сильно напоминающего игры Льюиса Кэрролла.
(Тут следует снять шляпу перед синхронным переводом Веры Румянцевой, постаравшейся в русском переводе повторить французские языковые кульбиты Жанти.) И выяснилось, что это не возвращение к прежнему, просто это спектакль, поставленный еще в 1983 году, но, как сказали его актеры, «фундаментальный для его театра» и потому возобновленный в 2000 году.
Все начинается с пальто. Вернее, с безголового человека в пальто, держащего у груди коробку. В кармане у него звонит телефон, руки поспешно открывают коробку, а там спящая лысая голова (это давний актер театра Жанти — Эрик де Сарриа). Голову расталкивают, дергая за нос, и она спросонья начинает оправдываться по телефону: «Да нет, мама, я не теряю голову, я ее даже в коробку спрятал… Тут как раз люди собрались, я хочу им рассказать свою историю…» Услышав в трубке отбой, доверительно обращается к публике:
«Советую вам выключить мобильные телефоны, если вы не хотите, чтобы вам дозвонилась моя мама». Дальше голова водружается на место, и начинается рассказ.
«Я давно понял, что у вещей есть душа. Сегодня я поймал свои ботинки на лестнице, и знаете, что я в них нашел? Мои ноги! Или моя шляпа…» Рассказчик нахлобучивает красную шляпу с высокой тульей в виде согнутого пальца — теперь это будет его опознавательный знак. «Я открываю шкаф и вижу, что моя левая рука роется в кармане моего пальто… Я делаю вид, что ничего не замечаю, но потом она лезет в сумку…» Тут он ее застукал, и начинается полицейский боевик, три главные роли которого распределены между рассказчиком и двумя его руками.
Рассказчик (левой руке, которая еще в сумке): поднимите правую руку и поклянитесь…
Левая рука (хрипло): Не могу. Я левша. И перестаньте шевелить губами, когда я разговариваю!
Появившись из сумки, левая рука выглядит как настоящий грабитель: она в кожаной перчатке, и на поднятый большой палец ладони, сложенной пистолетом, надета кожаная шляпа. Выстрел. Рассказчик: «Ексель-пиксель, указательный был заряжен…»
В темноте коварная левая рука заводит рассказчика куда-то, откуда нет никаких стежек-дорожек, а есть только застежка-молния, которая молниеносно застегивается и не дает герою выбраться. Чтобы пролезть в нее, рассказчику нужно уменьшиться, тогда он обращается в отдел под названием ЖСК (жажда сокращения количеств), где за два евро его уменьшают до размера руки, так что все дальнейшие приключения рассказчика — это поиски выхода человечком-рукой в пальто и красной шляпе в виде согнутого пальца.
Все герои, которых он встречает, тоже руки: правая рука министра в перчатке со ртом посреди ладони (чтобы высасывать из пальца), веселый восьмипальцевый сумасшедший, капитан подводной лодки, которая оказывается унитазом, грудастая таможенная врачиха, требующая сдать воспоминания при выходе.
На сцене-столе всего четыре руки (кроме де Сарриа в спектакле играет Филипп Ришар), но иногда кажется, что их двадцать. Эти путешествия — странствия по подсознанию, среди провалов в памяти, снов, комплексов, воспоминаний и паранойяльных идей.
Десять лет назад одному из своих спектаклей Жанти предпосылал текст, где были такие слова: «Главная неудача: 12 апреля 1947 года в 11 часов Филипп Жанти стал параноиком. Он даже не способен написать свою автобиографию. Главная удача: 12 апреля 1947 года в 11 часов Филипп Жанти стал параноиком». Тогда в интервью он рассказывал, что в десять лет потерял отца, это оказалось таким ударом по его психике, что он не мог общаться с людьми, жил в разладе с собой много лет, а потом ему помог психоанализ. Влияние классического психоанализа на театральные идеи Жанти в «Проделках Зигмунда» (кстати, Zigmund Follies можно перевести и как «Безумия Зигмунда») совершенно очевидно и даже демонстративно. Начиная с прямых комичнейших иллюстраций к эдипову комплексу и заканчивая многочисленными фрейдистски окрашенными сюрреалистическими образами вроде цветка из пяти огромных лепестков-грудей, между которыми сердцевинка — хищный рот, который сжирает лапающие руки.
Среди отчетливо пародийной театральной фантасмагории, где разные виды кукольного театра соединяются с теневым, видеопроекцией и т. д., психоанализ смешивается с леволиберальными идеями, сатирой на власть и прессу.
Тут же большой наворот культурных ассоциаций, тасующий знаменитые имена и названия («вы участвуете в регате в поисках утраченного времени», «обычно в нашем полушарии закат Европы происходит в это время», «лаканисты и лаканки танцевали на полянке…»). Да еще игры с языком, особенно сложнопереводимые, когда герой попадает на остров букв, где, например, ворчливое О ругает туповатое Е, взвалившее на себя Я: «Что таскаешься со своим Я»? — «Ты сказал — брать-Я». — «Я сказал бить-Е». Или: «Не хотите ли выпить? (подавая бутылку) Вот-Ка». — «С Ка я уже завязал». Все это шло так стремительно и густо, что к окончанию представления зрители почти запыхались, стараясь успеть все увидеть и понять. Но было лихо.
А потом объявили, что следующим летом на Чеховский фестиваль приедет совсем свежая премьера Жанти — уже знакомого нам, не кукольного, а танцевального и бессловесного. Да и Французский культурный центр объявил, что, пожалуй, не будет прикрывать проект «Другой театр из Франции», а продолжит его в следующем сезоне. Очень уж хорошо получилось.
«Проделки Зигмунда», 20–22 июня, Театр наций
