Цивилизация
Три спектакля Гадеса восстановлены его фондом, основанным самим мастером незадолго до смерти. Для пропаганды наследия фонд создал специальную труппу, которая теперь кочует в мировом турне, прибавляя и без того немалое количество поклонников испанских танцев. Фламенко, кажется, единственный в Европе фольклор, который не надо поддерживать искусственно, на государственном уровне пестуя «национальную самобытность»: он отлично выживает и в эпоху глобализма, везде собирая полные залы. Адская смесь индийских, византийских, еврейских, иберийских и мавританских влияний под названием «танцы и песни андалузских цыган» действует на подсознание так же, как пламя на сухие дрова. Особенно завораживает звучание — хриплая гитара и гортанное пение. И еще ритм, который отбивают хлопками, ударами ладоней о твердые поверхности и прищелкиваниями пальцев.
Перкуссия — скелет испанского танца. А его плоть и кровь — «сапатеадо», дробный перестук каблуков, рождающий «трилью» — испанскую чечетку.
И возникает «изумительная волнообразная вибрация», о которой писал поэт Гарсиа Лорка, всю жизнь восхвалявший фламенко. Кстати, первый балет программы, «Кровавая свадьба», поставлен по пьесе Лорки. Сюжет, основанный на действительных событиях, прост: невеста сбегает с собственной свадьбы к любовнику, муж бежит за ними, догоняет, соперники в драке режут друг друга насмерть. В постановке нет декораций и минимум реквизита. Собственно говоря, реквизит здесь один — острый нож-наваха. Этим же ножом Хозе в другом балете убьет Кармен.
Нешуточные испанские страсти Гадес в свое время обратил в спектакли, а потом вместе с режиссером Карлосом Саурой — в знакомые многим одноименные фильмы.
В сравнении с кино спектакли не так эффектны, особенно «Кровавая свадьба», в которой много сентиментальной пантомимы и мало танцев. Впрочем, эффект съемок в «Свадьбе» все равно присутствует — схватка сделана в рапиде, отчего мгновенное смертоубийство длится несколько мучительных минут. А в «Кармен», где музыка Бизе слита с песнями фламенко, полно «кинематографических» деталей крупным планом. Вот женщины — очи черные, очи жгучие — коряво сидят (раздвинув ноги и задрав юбки), вульгарно стоят, ходят растопырившись, эротически играют с подолами платьев. А вот мужчины, похожие на объезженных мустангов, как будто укрощены цивилизацией, но внутри живет воспоминание о былой дикой свободе. Кармен у Гадеса — анархистка, Хозе — собственник. Историю разыгрывают как бы всерьез и одновременно понарошку: некая танц-труппа репетирует спектакль по Мериме, по ходу дела вторгаясь из искусства в реальность.
В финале неясно, было ли убийство на самом деле, или просто «театр в театре» получился такой… убедительный.
Несколько лет назад Саура в интервью рассказывал мне, как, занимаясь съемками фламенко, он сделал открытие: «В женском теле есть некая линия разделения. Ниже талии — сфера земли, которая притягивает. Выше талии — связь с небом, устремленность в воздух, поэзия. Женщины могут совмещать обе области в одном теле. Удивительно!» Сочетание тяжелого и легкого рождает феномен фламенко — состояние войны без противника — асы фламенко, когда танцуют, не нуждаются в партнерах или даже в зрителях. Они разговаривают сами с собой — и с вечностью. Это хорошо прочитывается, когда к фламенко не пришлепывают сюжет. В раннем балете Гадеса «Сюита фламенко» сюжета как раз нет, а есть хрестоматия разных стилей фламенко — от сольной мужской «фарруки» до парного фанданго и массовой удалой «севильяны». В этой антологии, где приплясывали даже пожилые толстые певцы и гитаристы, показана еще одна особенность танца: его можно воплощать в любом возрасте и при любой комплекции.
Был бы жар в крови.
На спектаклях думалось, что «фламенко и загадочная русская душа» — интересная и неисследованная тема. Танцы проходили в мертвой тишине: публика смотрела на исполнителей, как кролик, завороженный удавом. Это было явное «пельиско» — так называют в Испании эмоциональное воздействие на чувства зрителей, которое создает хорошее пение, хорошая гитарная игра или хороший танец. И нужды нет, что по большому счету лишь немолодая Стелла Араузо — исполнительница Кармен и главная солистка в «Сюите Фламенко» — подпадает под вдохновенные строки того же Лорки: «Так прощается с жизнью птица под угрозой змеиного жала». Остальные исполнители, кто больше, кто меньше, демонстрировали владение школой и цепко заученное вдохновение. Но, оказывается, и этого хватает, если речь идет об испанских танцах.
Нам много не надо.
Были б женские танцующие пальцы, похожие одновременно на змеиные головы, на раскрытый цветок и на игру веера. А вскинутая мужская рука пусть мгновенно рассекает воздух, подобно удару меча. Прав Иосиф Бродский, его иронический стих на глазах становится правдой: испанец в пляске и впрямь «ставит ногу, как розу в вазу».
