Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

Черный ворон Генштаба

Выставка «1812 год в картинах Василия Верещагина»

На выставке «1812 год в картинах Василия Верещагина» Исторический музей показывает полотна из знаменитой серии, которую автор писал 14 лет и с большим трудом сумел продать царскому правительству. Здесь нет ни Кутузова, ни императора Александра I, зато имеется в разных видах Наполеон Бонапарт, деревенский староста Семен Архипов – и много жестокой правды о войне.

К Василию Верещагину давным-давно приклеился лейбл «великий русский баталист», и за этим штампом как-то потерялось, что любая война вызывала в художнике лютую ненависть. Он и баталистом-то сделался во многом для того, чтобы обличать бесчеловечную суть милитаризма и ура-патриотизма. Например, картина «Апофеоз войны» с горой черепов на переднем плане задумывалась им не как эффектная аллегория, а как личный, весьма прочувствованный манифест. При таких пацифистских взглядах надо бы, казалось, держаться от боевых действий на максимальном расстоянии и проповедовать миролюбие где-нибудь в столичных салонах.

Верещагин же всегда стремился на передовую, принимал участие во всех войнах, которые вела в ту пору Российская империя, и закончил свои дни, как известно, в Порт-Артуре, при взрыве флагманского броненосца «Петропавловск».

Василий Васильевич вообще был личностью крайне примечательной. Не зря коллега Репин назвал его на панихиде «не только сверххудожником, но и сверхчеловеком». Надо полагать, не совсем в ницшеанском смысле. Другого такого своенравного, резкого и критически настроенного к власти автора надо было поискать. Так что пусть вас не вводит в заблуждение подзаголовок нынешний выставки, гласящий «Дар императора Николая II Музею 1812 года». То есть, конечно, так все и было: государь в итоге приобрел эту живописную серию и передал ее профильному музейному ведомству.

Но стоит осознавать, что аж три поколения российской правящей династии недвусмысленно выказывали в отношении Верещагина неприязнь – надо заметить, взаимную.

Его вслух называли нигилистом и предателем, а он в ответ отказывался принимать любые награды и посты, в том числе должность профессора Академии художеств. Поэтому попробуйте оценить жест великодушия: на ходатайстве о покупке верещагинской серии про войну с Бонапартом (в окончательном варианте серия состояла из 20 полотен) государь Николай Александрович поначалу начертал: «Нахожу желательным приобретение одной картины Верещагина эпохи 1812 года для музея». Даже такую мизерную милость можно было рассматривать едва ли не как прощение прежних обид, нанесенных автором монархическому строю. Лишь благодаря настойчивости высокопоставленных поклонников этой серии удалось ее продать казне целиком.

Теперь, конечно, не столь уж просто понять, что именно вызывало ропот и возмущение, когда в 1895 году Верещагин публично показал первые десять холстов из своего проекта.

Вроде бы здесь не та ситуация, что в случае с туркестанской или русско-турецкой войнами (именно за прежние батальные циклы художника невзлюбили правящие верхи). Отечественная война 1812 года – дело далекого прошлого, так что никому из полководцев конца XIX столетия грехов по данному поводу не инкриминируешь. Да и самому автору не пришьешь «профранцузскую позицию», поскольку исход той кампании давно известен, а французы теперь еще и союзники.

Однако последнее обстоятельство оказалось для Верещагина отягчающим: французский посол в России счел его холсты оскорбительными.

А наши сановники как один вдруг выступили в защиту Наполеона, чей образ они сочли приниженным и почти карикатурным. Не говоря уж о том, что многих коробили сцены с горой трупов на Бородинском поле, с расстрелом московских поджигателей и с надругательством над Успенским собором Кремля, превращенным в конюшню. И сколько бы автор ни акцентировал документальную достоверность своих сюжетов (на волне исследовательского возбуждения он даже выпустил книгу «Наполеон I в России»), высочайшие критики сошлись во мнении: картины вредные, извращающие историю. Окончательное признание этого проекта на родине произошло только в 1912 году, на выставке к 100-летию победы над Бонапартом.

Автора к тому времени уже не было в живых.

Та юбилейная экспозиция проходила как раз в Историческом музее, здесь же спустя почти век вновь демонстрируется ее фрагмент – теперь верещагинский цикл представлен отдельно. Правда, не совсем целиком: два произведения из двадцати выбыли из состава коллекции при советской власти, в 20-е годы. Одно из полотен почему-то передали в Ереван, в тамошнюю картинную галерею, где оно и хранится по сей день, а следы второго, под названием «В Кремле пожар», просто утеряны. Не исключено, что его продали куда-то за границу, а валюту пустили на нужды индустриализации...

Зато к каноническому составу серии добавлена неоконченная картина «Переправа наполеоновской армии через Березину».

Название подразумевает переправу не при вторжении, а при отступлении, так что извольте видеть еще один «приниженный» образ битого русскими Бонапарта. К достоинствам выставки можно причислить и то, что «1812 год» впервые экспонируют так, как хотел сам Верещагин – с театрализованным освещением, в сопровождении звуков битвы и звона пожарных колоколов. Каждый сюжет снабжен авторским комментарием: художник в свое время очень переживал насчет того, чтобы его замыслы были поняты верно, и не поленился собственноручно изложить свои тезисы в письменном виде.

Вообще-то за прошедшую сотню лет картины из этой серии неоднократно репродуцировали, но избирательно. В массовом сознании отпечатались прежде всего эпизоды, связанные с «дубиной народной войны», а именно изобразительная новелла про сельского старосту Семена Архипова, вставшего во главе отряда партизан.

В советские годы еще любили тиражировать сцену с замерзающими в снегах наполеоновскими солдатами – этот холст, именуемый «Ночной привал великой армии», вызывал ассоциации с поражением гитлеровской армии под Москвой.

А вот некоторые другие картины не слишком популяризировались. К примеру, упомянутое выше полотно «Конец Бородинского сражения» примечательно не только горами трупов, но еще и тем, что это трупы русских, а не французских солдат. Неприятная кровавость усугублена горечью собственных утрат. Такого Бородина нам не нужно... И «Зарево Замоскворечья» тоже не часто встречалось на страницах журналов и художественных альбомов. Вид объятой пламенем Москвы мог депрессировать наших сограждан.

Верещагин оставался верен себе: любую правду, даже шокирующую, он норовил вынести на авансцену, даже если это вызывало чье-то неудовольствие.

Впрочем, на чьей стороне лежали его симпатии, сомневаться все же не приходится.

Как вы, наверное, догадываетесь, эта выставка не включена в программу культурных мероприятий года Франции в России. Но уже не за горами 200-летие победы над Наполеоном, так что политкорректность приходится соизмерять с необходимостью патриотического воспитания. Только давайте все же запомним: Василий Васильевич Верещагин никогда не был «соловьем генштаба». Буквально все его батальные произведения встречались властями с неприязнью, доходящей до остракизма. Так что верещагинский патриотизм — он особого свойства, ни в коем случае не казенного.