Цивилизация
Робкая балерина Нина (Натали Портман) получает главную роль в новой постановке «Лебединого озера», точнее две роли. И если с исполнением партии белой лебеди Одетты у нее все прекрасно, то мрачная чувственность черной лебеди Одиллии ей, по мнению режиссера (Венсан Кассель), не дается совершенно. Нина в отчаянии — тем более что режиссер все внимательнее поглядывает на новую участницу труппы Лили (Мила Кунис) — у девушки, которая может на светском приеме непринужденно снять трусы, с ролью Одиллии никаких проблем нет.
Но, что хуже всего, сквозь нежную кожу маленькой балеринки все настойчивей начинают пробиваться птичьи перья: и как тут прикажете носить болеро?
То, что «Черный лебедь» — это кое-что, хорошо чувствуется при попытке его описать. Такаси Миике слушает Чайковского, Ардженто щекочет Дэвида Линча, Михаэль Ханеке флиртует с Анной Павловой — искать подобия и сравнения тут одно удовольствие. Сам Даррен Аронофски задачу не облегчает: в одном из интервью он рассказывает, что «Рестлер» и «Черный лебедь» сначала были в его голове одним фильмом о любви борца и балерины (Натали Портман в объятиях Микки Рурка — кошмар).
Скорее всего, на такое не способен даже автор «Пи», «Реквиема по мечте» и «Фонтана».
Хотя кто знает… Аронофски вообще один из самых причудливых художников в современном кино. Раздражающая интеллектуальная угодливость, превращающая каждый его фильм в кладбище общих мест, «идеальный арт-хаус», сочетается в нем с талантом того же редкого свойства, что у Содерберга, Коэнов или Линча, — талантом абсолютного понимания самой природы кино. В «Черном лебеде» в этой своей двойственности он доходит до предела — и, кажется, совершает прорыв… черт знает куда. В пространство совершенно бесстыдной свободы, соучастие которой и есть главное удовольствие от фильма.
То, что «Черный лебедь» безупречно работает как психологический триллер, лучше всего доказывают сборы — 95 миллионов долларов в Америке, еще 48 — по миру.
Сошествие балерины в личное инферно творческой одержимости обставлено совершенно чудовищным чувством юмора, в котором испуганный вопль неотделим от хохота. Так, сцена, в которой Нина мастурбирует в своей заваленной плюшевыми игрушками девичьей светелке в попытке наладить контакт со своей запропастившейся чувственностью, оборачивается самым неожиданным кошмаром, ее выход на сцену в роли Одиллии — вдохновенным триумфом химеры над жалкой человечностью и триумфом Аронофски над чувством меры. Ни капли не стесняясь опускаться до гэгов, Аронофски весь фильм потрошит саму идею высокого искусства — балета, арт-хауса — с вдохновенной страстью предателя, столь острой, что даже смущает, как-то неловко думать, что это он так разошелся.
И действительно — что это он? Одержимость всегда была главным героем его фильмов, есть соблазн и в этот раз сосредоточиться именно на ней, но что-то мешает — кажется, что роднит «Лебедь» с «Рестлером» лишь невротическая цифровая камера.
Пристальное изучение конфликта черной и белой лебеди в каждой отдельно взятой женщине или мысль о том, что невинность всегда обречена, потому что никакой невинности не существует, тоже кажутся тут второстепенными. Предельно чувственное, предельно телесное (муки от сцены, в которой демоническая мать (Барбара Херши) стрижет Нине ногти, облегчает лесбийская сцена с Портман и Кунис) кино завершается гомерической в своей пошлости кодой, которая недвусмысленно заявляет: идите к черту. Высокая культура — ужасная пошлость сама по себе (см. «Пианистку» и «Манию Жизели»), но только через нее человек преодолевает свою суетливую тварность и обретает крылья.
Если у академиков есть хоть капля самоиронии и честности, режиссерский «Оскар» в этом году должен достаться Даррену Аронофски.
