Цивилизация
«Опергруппа» и ее детище — «Лаборатория современной оперы» — попытка пропаганды непопулярного в России музыкального направления. Современная опера (далее — СО) в понимании «Опергуппы» современна не по времени написания (хотя и это правило жестко соблюдается), а по музыкальному языку. Организаторы проекта намерены вывести жанр из своеобразного гетто: как правило, такие оперы в Москве игрались лишь в рамках молодежных фестивалей типа «Территории» или «Платформы». Наша широкая публика в отличие от публики западной о современной опере почти ничего не знает и знать не хочет: сплошь атональную и минималистскую музыку воспринимать ей трудно. Так что главное для «Опергруппы» – привлечь зрителей. Это хорошо понимает главный куратор проекта, 29-летний Василий Бархатов, который в стремлении переломить ситуацию заразил своей увлеченностью и Министерство культуры (дали денег), и директора ГАБТа Анатолия Иксанова (по словам Бархатова, «Большой театр стал первым, кто откликнулся и фактически показал, что не боится работать с современной оперой»). Его пример — другим наука: глядя на музыкального флагмана, скоро двинутся в плавание другие московские суда. До конца сезона в городе намечены еще три премьеры современных опер.
Сорокалетний Сергей Невский родился в Москве, но живет в Германии, что неудивительно: его сочинения там привечают на фестивалях актуального музыкального искусства. Идею написать оперу о святом Франциске автору подсказал руководитель Пермской оперы, культуртрегер Теодор Курентзис. Премьера трех из четырех частей прошла в Европе, во францисканских церквях. Невский с удовольствием рассказывает, что
монахи не испугались нетрадиционной ораториальной оперы и были довольны: «наконец-то Франциска не изображают как банального друга животных».
А в Москве, на пресс-конференции, композитора с пристрастием допрашивали, нет ли в его сочинении нарушения нового закона об охране душевного здоровья детей, как будто это предназначено для малолетних.
Изумленный вопросом Невский только и смог ответить, что в его опусе «Франциск не курит».
Оглядываясь на прошлое, автор заметил, что в мировой опере «печальный конец отчетливо превалирует над хеппи-эндом. Раз поет – значит, страдает».
В этом смысле сочинение Невского вполне традиционно. Основой либретто стали биографии, написанные учениками Франциска. Композитора восхитило в старых текстах то, что он назвал «полным отсутствием елея». Либретто тоже не страдает сладостью:
оперный Франциск похож на садомазохиста, остервенело раздирающего душевные и физические раны.
Лежа в постели в предсмертной агонии и непрерывно вопрошая бога о том, достоин он рая или нет, герой впадает в говорливость, изъясняясь судорожно и взвинченно (на бумаге это текст без знаков препинания, словно романы Гертруды Стайн).
Умерщвление плоти дается в весьма выпуклых выражениях, как, впрочем, и следует говорить средневековому подвижнику и мученику. Образец речений Франциска: «и вот беру и прижигаю себе кожу вокруг больного глаза вот смотри кладу инструмент на огонь смотри вот железо раскалилось о милый брат огонь будь вежлив со мною и дай мне выдержать твое ласковое жжение сейчас готов добела раскаленное железо прямо в мясо шипение проникает в нежную плоть от уха до бровей…».
Сценическое решение имеет все стандартные признаки современности и одновременно навевает мысль о сцеплении с традицией. Декорации – металлические конструкции;
здесь они неуловимо похожи на готический собор, «картинка» выстроена наподобие иконостаса: три уровня сцены занимают солисты, оркестр и хор, а публика задирает головы, как в церкви.
Текст — смешавший высокое с низким в изгибах потока сознания. Музыка — рваные звуки с колебаниями интонации и полным набором скрипов и шумов, но с отголосками мистерии и с несомненным катарсисом в финале, когда умерший Франциск (он влезает по вертикальной стоящей деревянной доске наверх, к потокам ослепительного света) комментирует с небес мирскую возню по поводу его святости и вспоминает детство.
Да это и не опера в традиционном смысле, скорее тотальный театр, где слово отдано мелодекламации или беззвучной паузе, а поют лишь периодически.
По задумке режиссера, студента факультета музыкального театра РАТИ Владимира Бочарова, монолог Франциска разделен между контртенором Дэниелом Китинг-Робертсом и 17 чтецами — студентами школы-студии МХАТ, которые говорят о боге и одновременно снимают происходящее на мобильники. Они же (студенты) провели перформанс в фойе перед началом: выстроились в живую извилистую цепочку, в которой последний участник шел в начало и становился первым, и так постепенно добрались до сцены; зрители, как им и положено в современных постановках, ломали головы над смыслом такого передвижения. Последовательница Франциска, святая Клара в образе простой бабы (хорошая певица Наталья Пшеничникова), истово ухаживала за умирающим и перевязывала его стигматы.
А потом ненароком (или специально, не разберешь) была задушена его же бинтами. Сначала это странно. Но потом понимаешь: это, видно, метафора отказа героя от земных привязанностей.
Солисты пели на трех языках — итальянском, немецком и латыни. Чтецы произносили тексты по-русски. Оркестр и хор Questa Musica с дирижером Филиппом Чижевским (как и режиссер, человеком молодым) были не единственным музыкальным коллективом вечера: на перформанс-вступлении играл ансамбль старинных инструментов Alta Capella, и звуки средневековой музыки вылетали из духовых с удивительными названиями: кулисная труба, бомбарда, шалмей и сакбут.
Суть этого «Франциска» — в неожиданной смычке брутальной рациональности и забубенной сентиментальности.
Наиболее чувствительные зрители даже прослезились, познав спектакль как типично католическую мистическую мелодраму наподобие рождественского вертепа. Правда, другие иронически кричали «Белиссимо!». Да и аплодисментов было мало. Видимо, устали от «странной» музыки и жутковатого, будто шизофренического текста. И не заметили, что главный христианский конфликт бренности и тлена, временного тела и вечного духа подан с неожиданной для актуального искусства внимательностью.
Возможно, этот по-своему пронзительный спектакль войдет в постоянный репертуар Большого театра. Но даже если так, вряд ли его ждут аншлаги. Ведь в наших оперных домах даже Стравинский, творивший сто лет назад, не пользуется успехом. Куда уж современному композитору Невскому. Не Чайковский ведь. И не Верди.
