Цивилизация
Балет, поставленный к пятнадцатилетию Октября, стал ответом на задание партии и правительства: ленинградскому Театру оперы и балета (до 1917 года и ныне — Мариинский театр) следовало напомнить о недавних событиях своей революции на примере давней французской. Хореограф Василий Вайнонен и сценограф Владимир Дмитриев откликнулись с неподдельным энтузиазмом. Привлекли маститого музыковеда и композитора Бориса Асафьева: он создал музыку-компиляцию различных старинных партитур. Рядом мирно соседствовали музыкальные антагонисты: Рамо, Люлли и Гретри потеснились, чтобы дать место «Марсельезе» и «Ça ira» (революционная песня «Дело пойдет»). «Пламя Парижа» имело на премьере большой успех не только из-за идеологической направленности: Вайнонен удачно соотнес пантомиму с танцами, сочинив много качественной хореографии. Балет перенесли в Москву, где он прослыл любимым спектаклем Сталина. Счастливый хореограф несколько раз переделывал свой опус, но в оттепель 60-х с резкой сменой эстетики «Пламя» сдали в утиль.
И нужно было дождаться наступления наших дней с их интересом к старым постановкам, чтобы балет решили восстановить как можно более адекватно.
С позиций сегодняшнего дня — если смотреть без художественных рефлексий —
«Пламя» может показаться всего лишь смешной в своей прямолинейности пропагандой, рисующей неправдивый лик кровавой бойни, называемой французской революцией.
Но к этому балету нужно относиться так же, как, к примеру, к иностранному балету «Онегин», только что поставленному в Большом театре. Если представить, что увиденное не имеет отношения к реальности, а является просто хорошо сделанной с театральной точки зрения исторической сказкой, все становится на свои места.
Принимаясь за воссоздание спектакля, утраченного много лет назад, Михаил Мессерер знал, что сохранилось лишь 20 минут хореографии, снятой на кинопленку после войны. Пришлось привлекать другие источники: фотографии, рисунки, мемуары современников и свои воспоминания молодости, когда юный Миша еще застал «Пламя» на сцене Большого театра. Очень пригодились родственные связи постановщика: по его словам, он многое запомнил из рассказов матери и дяди — знаменитых советских артистов Суламифи и Асафа Мессереров, некогда танцевавших в «Пламени». Кое-какие дыры в балетной ткани автору пришлось штопать самому, и весьма удачно: невооруженным глазом новодел не отличишь. Главное, что сами создатели балета в 1932 году так и поступили. Они придумали особую Францию — по мотивам реальной.
Нарисовали во многом личный Париж. Изобрели «своих» аристократов (разумеется, сплошь дураков, позеров и негодяев). Нарисовали симпатичное — по канонам классовой борьбы — третье сословие.
Вайнонен ни разу не был в Европе, но обладал богатым воображением и умел читать нужные книги, сценограф Дмитриев свободно фантазировал, изображая парижские дома и площади. Избранный Мессерером жанр личной «вышивки» по исторической балетной канве в точности следует идеям создателей «Пламени».
Балет воспроизводит события французского романа-хроники «Марсельцы».
Отряд добровольцев из Марселя в окружении ружей и пушек идет на Париж — помогать революции.
По дороге к отряду присоединяется крестьянка Жанна, приглянувшаяся предводителю марсельцев Филиппу. Но любовная линия намечена пунктирно: лишь финальное па-де-де героев объединяет в себе общественные (победа революции) и личные мотивы. К возмущенной феодализмом толпе примыкает придворная актриса Диана Мирей. Она раскрывает народу глаза на вероломство аристократов, готовых призвать иностранные войска во Францию, лишь бы в зародыше задушить революцию.
Главное место в спектакле занимают массовые танцы — фарандола и карманьола, овернский и марсельский, танец басков и победный «Триумф республики».
Штурм дворца Тюильри полон пробегов с трехцветным национальным знаменем и боев на шпагах. Это действия народа, а есть еще плавные па высокородных дворян, исполняющих чакону, торжественный выход королевской четы и маленький придворный «балет в балете». Такие нарочито манерные па, сдобренные, впрочем, интенсивной акробатической классикой советского разлива, история о платонической любовной идиллии, достигаемой с помощью стрелы Амура. Костюмы дают дополнительные краски. Бежевые и серые куртки, широкополые шляпы и полосатые чулки народа, красные фригийские колпаки на народных головах, сине-красные мундиры марсельцев. Черные с серебром широкие юбки и высоченные прически-парики придворных дам, галантно подающих руки маркизам и герцогам при шпагах и в черных лакированных сапожках.
И легкие белые платья в стиле ампир, наряд стайки девиц, славящих гибель монархии и победу республики в отдельном аллегорическом дивертисменте.
Конечно, исполнители нового «Пламени» не горят в революционном угаре, относясь к этому балету как к еще одной костюмной истории.
Тем не менее героические прыжки в три оборота, каскадом проделанные Иваном Васильевым (Филипп), наполнили публику священным восторгом. Филипп второго состава, Иван Зайцев, такой силовой харизмой не блистал, но и бенефис одного актера тоже не устраивал, скромно пряча качества лидера в толпе, которая его же и выдвинула. Обе Жанны (Оксана Бондарева и Анжелина Воронцова) различались достаточно сильно: первая, позабыв обо всем на свете, с силой крутила двойные фуэте, вторая воздействовала на толпу приятной полнотой и улыбчивой женственностью. Придворные актрисы (та же Воронцова в первом спектакле и Екатерина Борченко во втором) доносили на контрреволюцию каждая по-своему:
позабытое заговорщиками послание оказывалось в одном случае в руках белокурой милашки, в другом – у рафинированной светской красавицы.
Народ на парижских площадях зажигал действительно с огоньком, хотя с характерным танцем не все было гладко. Театру стоит пригласить для танца басков знающих репетиторов, которые покажут, как правильно держать корпус и работать бедрами в этом превосходном образце хореографии Вайнонена.
Говорят, что
финал второго действия, когда возбужденная толпа с вилами и топорами, выстроившись в ряд и угрожающе топоча, надвигается на публику, прежде производил реально сильное впечатление.
Кто-то горячо аплодировал восстанию, а кто-то тайно думал, как страшно жить в эпоху перемен. Теперь картинка воспринимается всего лишь как живописное полотно на темы истории. И, наверное, зря. Уж где-где, а в современной России не стоит недооценивать народ на площадях.
