Цивилизация
Начало 2000-х. Художественный рынок переживает лихорадку приобретательства. Музеи превратились в «универмаг высоких идей». Галеристы, с головы до ног одетые в Prada, бойко исполняют функции разухабистых торгашей, рассуждающих о том, что, мол,
мрачные коричневые картины продаются хуже, чем синие или красные — последние заставляют чувствовать себя счастливым.
Художественные премии давно перестали отражать реальность и принялись ее создавать, превращая произведения искусства в статус-символы. Ощущение, что арт-мир находится на пороге явления столь грандиозного, что его можно сравнить только с эпохой Ренессанса.
Книга «Семь дней в искусстве» вышла в 2008 году – то есть как раз в тот момент, когда нарождающийся «ренессанс» схлопнулся с наступлением экономического кризиса, превратившим художественный рынок в руины.
Социолог и британская журналистка Сара Торнтон проводит семь дней в мире, в котором стерты границы между трудом и игрой, культурой и экономикой, а ниспровержение правил само по себе стало правилом.
Она посещает студию японского художника Такаси Мураками, швейцарскую ярмарку «Арт-Базель» и британскую премию имени Тёрнера. Книга открывается вечерними торгами аукционного дома Сhristie's в Нью-Йорке в 2004 году и завершается Венецианской биеннале в 2007-м.
Торнтон говорит о современном искусстве не захлебываясь от ненависти и без придыхания. За каждой главой («Аукцион», «Семинар по критике», «Ярмарка», «Мастерская», «Премия», «Журнал», «Биеннале») кроются
многие часы закулисных наблюдений и тридцать-сорок интервью с представителями художественной элиты — от владельца Сhristie's Франсуа Пино до коллекционера Чарльза Саатчи, большого любителя творчества Дэмиена Херста.
Все они так или иначе пытаются ответить на вопрос: что такое современное искусство — фетиш или товар, музейный аттракцион для не слишком притязательных туристов или выгодное вложение денег? Может быть, место приложения интеллектуального усилия или фабрика инфоповодов для СМИ?
«Семь дней в искусстве» отличает прежде всего грандиозность размаха.
Взявшись за «этнографическое» исследование мира искусства, Торнтон рисует картину, в которой все противоречат друг другу. Уже никто не дожидается суда истории: художники вслед за Марселем Дюшаном стремятся создать «свой писсуар», дилеры ссорятся за место для своего стенда на арт-ярмарке, плутократы-коллекционеры задабривают их, чтобы первыми урвать очередной «шедевр». А студенты Калифорнийского института искусств во время сеанса групповой критики всерьез говорят, что
творчество — «непристойное слово», «такое же стремное, как «красивый», «возвышенный» или «шедевр».
Четыре года спустя после входа книги Сара Торнтон заявила, что больше не хочет быть арт-обозревателем, потому что критики жалуют только высокооплачиваемых художников. Мол, когда критерием качества произведения искусства стала цена, нет больше смысла о нем писать. До конца 1950-х годов картины художников, напоминает автор, никогда не продавались публично. И действительно,
в «Семи днях в искусстве» Торнтон сознательно берет на себя роль не обозревателя, а безымянного летописца.
Правда, повышая градус отстраненности, она оказывается не в состоянии объяснить, почему одна картина, скажем, Фрэнсиса Бэкона, представляющая собой два-три ярких мазка на холсте, лучше (читай: ликвиднее) другой. Вместо этого она пишет целую эпопею о рождении произведения, его жизни и смерти — последнюю символизирует присвоение произведению ценовой бирки, которую вешают на него, как на труп в морге.
Художник больше не аскет, не воинственный пьяница с нелегкой судьбой (вариант — не нервная дама с цветком гибискуса в волосах).
Деконструируя эти мифы,
Торнтон выводит на сцену бюрократов от искусства — дилеров, кураторов, критиков, коллекционеров и экспертов аукционных домов, очевидное уродство которых бросается в глаза.
Некоторые из них всерьез полагают, что «плохо все, что не лезет в лифт» — такие картины, как правило, оказываются за пределами аукционных торгов. Другие уверены, что «хорошая работа» неоэкспрессиониста Баскии — это картина, где на красном фоне изображены голова и корона. Образы бюрократов-исполинов, пришедших на смену сложно организованному творцу, приобретают тиранический оттенок: у Торнтон получается убедить своего читателя, что шедевры теперь создаются не столько художниками, сколько теми, кто их продает. А критерием ценности становится не содержание произведения, а его «продажные качества», то есть потенциал конвертации художественного почерка в стиль бренда.