Размер шрифта
А
А
А
Новости
Размер шрифта
А
А
А
Газета.Ru в Telegram
Новые комментарии +

«Свой первый спектакль я поставил «на слабо»

Худрук Театра имени Пушкина Евгений Писарев о «Гардении» и других премьерах театра

6 мая в Театре имени Пушкина состоится премьера спектакля Семена Серзина «Гардения» — история четырех женщин, чьи судьбы оказались во всех смыслах слова переплетены. Перед премьерой худрук театра, актер и режиссер Евгений Писарев рассказал «Газете.Ru» о новой постановке, своем театре и закате «Московского Бродвея».

«Гардения из лаборатории»

— Как родилась идея спектакля?

— Она родилась в режиссерской лаборатории, открывшейся в нашем театре в нынешнем сезоне. Надо сказать, что это оказалось, в принципе, удачное предприятие, результаты которого превзошли все ожидания. Я сейчас стою перед сложным выбором: каким из десяти очень интересных, талантливых работ дать жизнь, чтобы из эскизов они превратились в полноценные спектакли Театра имени Пушкина, вошли в репертуар его филиала.

«Гардении» повезло: во-первых, режиссер Семен Серзин исхитрился и показал не эскиз, а практически готовый спектакль — репетировать долго не пришлось, и путь до премьеры оказался самым коротким. Также повлияло то обстоятельство, что одну из главных ролей исполняет Александра Урсуляк, которая вне сцены готовится стать матерью. Нам пришлось выбирать: или откладывать постановку надолго, или поторопиться. Я посоветовался с Александрой, она настроена на работу и намерена уйти в декретный отпуск как можно позже, и мы решились выпустить этот спектакль.

После «Гардении» нас ждут и другие постановки, вышедшие из нашей режиссерской лаборатории.

— Ваш театр называют развлекательным. Но «Гардения» довольно печальная и тяжелая. Как это укладывается в общую канву?

— Я не могу сказать, что пребывал в восторге от этой пьесы при первом знакомстве. Дело не в том, что она грустная, а я, мол, люблю веселые. Просто когда я прочитал пьесу, мне она показалась слишком литературной. Но в том и талант актеров и режиссера, что они сочинили живую, острую, ироничную историю четырех женщин.

Секреты репертуарного долгожительства

— В марте вы в последний раз показали спектакль Юлии Меньшовой «Любовь. Письма», выходивший с 2011 года. Какие постановки имеют шанс на долгую жизнь в вашем репертуаре?

— О, никогда невозможно угадать, какие спектакли окажутся «долгожителями», а какие тут же сойдут со сцены. Некоторые спектакли уже на премьере бурно принимаются, а потом вовсе не имеют жизни. Другие премьеры, напротив, проходят довольно скромно, а потом набирают популярность и живут долгой жизнью.

«Любовь. Письма» ушли из репертуара по вполне прозаической причине — об этом попросили артисты. Это пьеса для двух актеров, и провести два часа на сцене — огромная нагрузка для исполнителей нежного возраста.

А ведь играют большие актеры, «оскароносцы» — Владимир Меньшов и Вера Алентова.

Лично я очень сожалею, что этот замечательный спектакль ушел. Сегодня в театрах много постановок-ребусов, развлекательных пьес, а вот сопереживательных, обращающихся не к мозгу, а к сердцу, — мало. «Любовь. Письма» — постановка, на которой зрители действительно плакали на поклонах.

— А вот ваш фирменный, знаменитый «Аленький цветочек», спектакль – ровесник театра. Как он продержался столько лет с 1949 года?

— Хорошие детские спектакли живут долго, как «Малыш и Карлсон» в Театре сатиры или обладатель всех рекордов — «Синяя птица» в МХАТ имени Горького. И в нашем театре тоже есть такой спектакль — «Аленький цветочек».

Да, каждый новый худрук приходил в наш театр с твердым намерением снять постановку, ведь она вышла на сцену еще в 1949 году. Она похожа не просто на музейную реликвию, а на машину времени: такие декорации больше не делают, такими словами не разговаривают.

Но чем больше проходит времени, тем большую ценность «Аленький цветочек» обретает.

В постановке задействованы совсем молодые артисты, недавно пришедшие в театр и играющие с огромным удовольствием. Быть может, «Аленький цветочек» держится так успешно во многом потому, что сегодня экспериментов в театре слишком много.

Эксперимент стал нормой, а классический спектакль в традиционных костюмах, с поднимающимся и опускающимся занавесом смотрится как эксперимент.

— Постановки в Москве очень разнородны, и театральная карта выглядит как лоскутное одеяло. По какому принципу вы выбираете постановки для репертуара?

— Репертуар всегда остается делом вкуса худрука, а вкус у меня очень широкий. Бывают театры и режиссеры, которые, где бы ни работали и что бы ни ставили, как будто всю жизнь играют один и тот же спектакль. Я стараюсь, чтобы у нас было иначе.

Еще когда я работал в МХТ имени Чехова под руководством Олега Табакова, которого во многом считаю своим учителем, то увидел иную систему формирования репертуара. Там работали совершенно разноплановые режиссеры: Кирилл Серебренников, Константин Богомолов, Миндаугас Карбаускис и я в том числе. То есть люди, которые сегодня определяют театральную карту Москвы. Мы все родились в этом соединении и сотрудничестве. Я знал, что мои артисты вчера репетировали у Юрия Бутусова, завтра играют у Карбаускиса. Это делало актеров синтетическими универсалами, не боящимися экспериментов и открытыми к любой новой системе и новому видению. Уверен: то время — я говорю про начало 2000-х годов — еще войдет в историю театра.

Мне кажется, что такая полифония куда лучше, чем молиться одному пастырю. Я пошел по пути Олега Павловича и не стал заполнять театр одним собой. Конечно, у меня нет такой финансовой или иной поддержки, как у МХТ, но

свой культурный центр Тверского бульвара мы сделали.

Когда я только пришел, сказал, что Театр имени Пушкина по-хорошему провинциален. Построить театральный Нью-Йорк или Париж у нас, конечно, не получится, но создать свой прекрасный Довиль мы способны. И мы это сделали.

Какая роль у худрука

— Вы занимаете пост худрука Театра имени Пушкина с 2010 года, а еще работаете режиссером-постановщиком и менеджером. Какая из указанных ролей вам удается лучше всего?

— Если говорить откровенно, то большая часть времени уходит на художественное руководство. И я чувствую себя в большей степени худруком, чем директором, режиссером, актером (хотя бывших актеров, конечно, не бывает). Три последние должности я могу разделить со своими коллегами: у меня есть первый заместитель — директор театра, в театре работают приглашенные режиссеры.

Но должность худрука, отвечающего за облик театра, — моя главная роль.

И в этом плане я чувствую большую ответственность, да и работать на этом фронте мне интереснее.

На примере Олега Павловича Табакова видно, что худрук — это в первую очередь строитель театрального дела. Есть прекрасные режиссеры, которым не стоит занимать пост худруков: цель их существования — самовыражение, самореализация, генерация новых экспериментов или провокаций. Но для меня строительство театра является наиболее важной задачей, более значимой, чем постановка спектаклей.

— С 1999 года вы сами преподаете актерское мастерство в Школе-студии МХАТ, а с 2013-го у вас там свой курс. Как актер Евгений Писарев превратился в режиссера и педагога?

— Свой первый спектакль я поставил случайно, почти «на слабо». Я пришел к руководителю своего курса Юрию Еремину и пожаловался, что недоволен своей актерской судьбой. Сказал, что мне не нравится роль в сказке, да и сама постановка плохая, халтурная. Он спросил: «Можешь сделать лучше?» Это были не просто слова. Еремин добавил:

«Жду через неделю с названием. Сколько времени тебе потребуется, чтобы написать инсценировку?»

Через полгода вышел мой спектакль «Остров сокровищ», который идет в Театре имени Пушкина до сих пор, больше 22 лет. Так я невольно стал режиссером, фактически — от актерских капризов. Режиссура — бацилла, заразная история.

Случайно став режиссером, я больше не мог от этого отделаться.

И в какой-то момент я осознал, что как режиссер гораздо интереснее для окружающего мира, чем как актер. В итоге популярность и востребованность я заслужил уже как режиссер.

Только режиссер может увидеть картину целиком. Актеры — эгоцентричная профессия. Любой артист, когда читает пьесу, интересуется не замыслом или концепцией постановки, а в основном тем, насколько выгодная у него роль. Вот тогда, пожалуй, я понял, что не до конца артист: я все время ко всем лез с вопросами. У осветителей, например, спрашивал: «Почему софиты так поставили?» Меня интересовало, как делают декорации, как шьют костюмы. Одним словом, меня интересовало все вокруг.

— Вы отмечали, что не делаете постановок про героев своего времени. А кто же тогда герой ваших спектаклей? Герой какого времени?

— Что бы я ни ставил — развлекательную комедию «Одолжите тенора» или мрачную драму «Дом, который построил Свифт», это истории про творческих людей.

Я совершенно точно никогда не ставил спектакли про социальных типов. Может быть, потому, что я сам далек от подобной жизни и она меня не сильно интересует. Вот почему я очень хорошо понимаю основателя Камерного театра, предшественника Театра имени Пушкина, Александра Таирова. Выходец из простой провинциальной семьи, он всегда хотел ставить пьесы про королей и принцесс, поэтов и богов. Мне кажется, что мир, который не рядом с нами, я знаю лучше.

— Ваша новая постановка — спектакль «Дом, который построил Свифт» Григория Горина — удостоилась премии «Хрустальная Турандот». И это не единственная ваша награда. Какую награду вы считаете самой важной, самой любимой? Что вы считаете показателем признания для вас?

— Это вопрос уровня «что такое счастье?». Однажды, когда я еще работал актером и стоял на гастролях в Париже на поклонах вместе с Сашей Феклистовым, он сказал: «Запомни этот момент. Это действительно успех». Я удивился и спросил: «Саша, ты успешный артист, у тебя столько таких моментов было!» А он ответил: «Отличай качество аплодисментов, отличай лица. Это настоящий успех». Вот он, видимо, смог определить для себя показатель признания.

Мне же кажется, что признание, как и счастье, — это миг. Когда я получил первую премию — «Чайку», обрадовался страшно, напился на радостях. Долго возвращался домой, через сугробы пробирался пешком часа полтора: денег даже на такси не было. И всю дорогу думал, что никому эта премия не нужна, ничего она в моей жизни не изменит, на главные роли никто из режиссеров не позовет. Вернулся домой и упал на кровать, а статуэтку куда-то на полку поставил. Проснулся, а ее нет. Я не расстроился, подумал: «Ну и черт с ней. Потерял, видимо, пока плутал». А потом позвонила мама и сказала:

«Женя, прости, пожалуйста, я твою премию на работу унесла. Я же должна пройтись по всем отделениям, коллегам показать!»

И вот тут я понял: если не для меня, то для нее она важна.

Почему лично меня радуют звания, премии? Потому что родственники радуются. Значит, все было не зря, значит, они могут гордиться за сына, мужа, брата, отца.

— Судьба вашего «Дома, который построил Свифт» — не единственный пример ваших удачных постановок. А есть любимые вами спектакли, которые в итоге провалились?

— Действительно, принято считать, что я успешный режиссер: что ни постановка — то хит. В МХТ им. А.П. Чехова я выпускал очень удачные, коммерчески успешные постановки. Почти перед самым уходом взялся за спектакль «Призраки» по пьесе Эдуардо де Филиппо. Я начисто убрал «игру в итальянцев», сократил комедийные моменты и представил романтическую философскую историю. Историю довольно грустную, про тягу людей к иллюзорному, про нежелание видеть реальность, даже когда сталкиваешься с ней лицом к лицу.

Дело не пошло. Табакову сразу не понравился спектакль. Билеты продавались плохо, хотя там были заняты известные актеры: Александр Семчев, Станислав Дужников, Виталий Егоров. Мне до сих пор жаль «Призраков». Он в наибольшей мере отражал мое внутреннее самочувствие. Быть может, это прозвучит банально, но каждый спектакль — как ребенок. И если он не всеми любим, то для меня еще дороже становится.

Пожалуй, я не там его сделал, не вовремя. Никто не знает.

С другой стороны, я стеснялся спектакля «Примадонны» по пьесе Кена Людвига. Считал, что он слишком пародийный, коммерческий. Однако уже больше 10 лет постановка идет при неизменных аншлагах, она объехала с гастролями множество городов. И продолжает идти два, а то и три раза в месяц в Москве.

Московский Бродвей — где он теперь?

— Вы в своих интервью не раз подчеркивали, что не разделяете советский и российский театры. Вы говорите, что больше не существует традиций английского, равно как и русского театра…

— Так и есть. Безусловно, если говорить о классическом понимании театра, то можно признать: английский театр остался английским, русский — русским. Но сегодня все очень быстро развивается, за последние два десятилетия классическая форма перестала быть главенствующей даже в этих странах. И в Англии, и в Италии, и в России, и в других странах редко можно идентифицировать спектакль, сделанный современным режиссером, по национальному признаку. Единственное отличие — актеры говорят на разных языках. Но сказать, что наша национальная черта отличает театр, мне кажется, нет, уже невозможно. Российский театр движется в общеевропейских тенденциях, как правило — немецких. Я не говорю, что это плохо или хорошо, это факт.

— Портрет посетителей столичных музеев за последнее время серьезно омолодился. А что скажете о театрах? Можете нарисовать портрет посетителя вашего театра?

— Аудитория у нас смешанная, это люди разного возраста. Легко тем, кто говорит: «Старикам здесь не место, это место для молодых». Мне такой подход чужд. Это как сказать, что в нашей стране нет пенсионеров.

У меня такая позиция: у нас любой желающий может найти что-то для себя. Поначалу были прогнозы, что наш театр станет театром комедий и мюзиклов, но этого не случилось: наши артисты могут играть совершенно разные постановки. Наши спектакли, наш репертуар — это разные взгляды на мир. Они и должны быть разными, а зритель сам выберет, что ему ближе.

— Однажды вы заметили: «То, что происходит на Бродвее, может происходить только там, где есть индустрия». А когда в России сложится индустрия? И сложится ли вообще?

По моим ощущениям, «Бродвей» в России, наоборот, сворачивается. Компания Stage Entertainment, впервые в России поставившая «Звуки музыки», «Красавицу и Чудовище», «Маму Мию», остается в этом году с одной площадкой вместо двух — из «России» на Пушкинской они уходят. Индустрии как таковой нет: она развивалась до определенного момента. Нужно признать: мюзикл — это жанр, где требуется много денег, но сейчас не лучшее время:

государство вкладываться не планирует, а частные инвесторы тоже стали осторожней.

В Москве, безусловно, есть потребность в музыкальных спектаклях, но, как ни жаль признавать, подобных постановок уже достаточно, рынок насыщен. На спектаклях «мюзикльных» театров залы не полные. Исключение — Театр «Московская оперетта», но ведь и постановки там идут не ежедневно.

— Вы говорили, что задачи должны быть невыполнимыми. Какие невыполнимые цели вы ставите перед собой теперь?

— Хорошо так раньше было говорить. Я не могу красиво закончить беседу и объявить, что лечу в космос или ставлю первый спектакль в космосе.

Отмечу лишь, что мы наметили много постановок. Здесь стало более-менее стабильно, ведь много работы уже проделано: мы провели режиссерскую лабораторию, отобрали очень интересные и талантливые идеи, так что на ближайший год планы есть, репертуар сверстан.

Теперь у меня есть возможность выйти, посмотреть, что в мире делается. Худрук должен дать чуть больше свободы режиссеру. И я позволю себе сделать спектакль на Новой сцене Театра Табакова, а затем — в Театре имени Ленсовета, совершая таким образом ответный визит после премьеры у нас «Барабанов в ночи» Юрия Бутусова (руководитель Театра имени Ленсовета. — Газета.Ru). Потом последует премьера новой оперы в Большом театре. К тому времени, надеюсь, я уже придумаю какую-нибудь новую космическую цель для нашего Театра имени Пушкина.

Реклама ... Рекламодатель: TECNO mobile Limited
Erid: 2RanynFDyWp