Цивилизация
— Скоро состоится премьера сериал «Контакт». В нем вы дебютируете как режиссер. Почему решили попробовать себя в качестве постановщика?
— Мне всегда была интересна режиссура. Но мне интересен в первую очередь процесс. Не результат. У меня нет амбиций получить «Пальмовую ветвь» — или чтобы мои решения преподавали во ВГИКе. Мне хочется видеть, как мои идеи становятся реальностью. Как несколько слов и картинок, которые я придумал, в итоге превращаются в кадры фильма, обрастают подробностями, реквизитом, интонациями … Ну, впрочем, и от «Ветви», если что, я, конечно, не откажусь.
— В касте сериала заявлены такие актеры, как Павел Майков, Равшана Куркова и Алексей Агранович. Почему сделали выбор в их пользу?
— Когда прочитал пилот, сразу подумал про Павла. Я знаком с ним много лет и знал на практике, что Майков справится с этой ролью. Тем более — он подходит идеально по психотипу и возрасту. Еще мне — как начинающему режиссеру — нужен был артист, на которого я могу положиться со 100-процентной уверенностью. Я почти сразу придумал и всех остальных актеров моего сериала.
— Как проходил кастинг?
— Мне кажется, главная режиссерская удача — правильный и очень сильный кастинг. Для меня он был особенно важен. Я пробовал многих очень хороших артистов. Но мне пришлось принимать решение не одному, а совместно с компанией «Среда», «Гуд Стори Медиа» и видеосервисом PREMIER. Над сериалом работало большое количество человек, которых было не так просто убедить в правильности моего выбора. Но в итоге все оказались очень довольны.
— С кем из артистов было сложнее взаимодействовать?
— Мне не было сложно с актерами. Я получал только огромное удовольствие от работы со всеми, кого выбрал. Каким-то невероятным образом проект получился легким: мы радовались друг другу, снятому материалу и каким-то новым художественным решениям, которые нам приходили в голову. Также было легко работать с продюсерами, хотя в киноиндустрии с этим часто возникают сложности: продюсерский кинематограф режиссеры по идее должны ругать, но у меня сложилось круто.
— Одна из ключевых тем сериала — поиск счастья, гармонии и любви между персонажами. Для вас счастье — это вымысел из литературы и фильмов или реальность?
— Думаю, счастье возможно. Конечно, это не набор составляющих красивой жизни — деньги, роскошь и так далее. Счастье — это путь. Путь, который приводит к особому мировоззрению. И там тебе хорошо.
— В «Контакте» также поднимается проблема отцов и детей, конфликт поколений. Когда вам принесли готовый сценарий сериала, как восприняли сюжетную линию?
— Когда принесли сценарий, мне сразу же сказали, что будем разбираться с проблемами отцов и детей. И вообще — подростков. Я сразу согласился. Понимаю, что на эту тему важно говорить. Дальше нужно было найти свой язык.
У нас есть образ школы из одноименного сериала — он черный, жесткий и брутальный. Или есть нашумевший западный сериал «Эйфория». Это жанровые решения, к которым все сейчас стремятся. Но мне кажется, часто режиссеры подобных историй гонятся за молодежной эстетикой. Монтаж — клиповый, кислотные цвета, намеренная максимальная жесткость, провокация. Однако за всем этим содержание становится второстепенным.
Есть опасность потеряться в фишках и аттракционах. Мне бы хотелось, чтобы наш сериал получился более-менее документальным. На мой взгляд, это очень важно
— Вы упомянули сериал «Школа» Валерии Гай Германики. В современной России это было первое громкое и откровенное заявление о происходящем в учебных заведениях. Вы хоть как-то вдохновлялись этим проектом?
— Я посмотрел «Школу» вскоре после премьеры. Это не совсем мое кино. Талантливо сделано, но не совсем мое. Мне вообще хотелось какого-то скупого, скорее нордического кино. Мне хотелось, чтобы Майков стал нашим Мадсом Миккельсеном.
— К какому жанру вы можете отнести свой сериал?
— Я не очень люблю, когда от меня требуют определить жанр. Но если это обязательно, то драмеди, наверное. При этом мой сериал не жанровый, а скорее социальный. Хотя в нем есть и юмор. Если зритель умный, то без труда будет видеть иронию даже в самых страшных жизненных ситуациях.
Думаю, мое кино примерно про это. Про то, что жизнь прекрасна и страшна — и что юмор необходим, иначе не выжить. Философ Серен Кьеркегор говорил, что доказательства в пользу величия жизни — обычно те же, которые приводятся и в доказательство ее низости. Как-то так. У меня не было желания специально рассмешить зрителя, но если это получится — хорошо.
— Лично в вас откликается конфликт между подростками и родителями?
— У меня есть пятеро детей, четверо из которых вполне взрослые. Как думаете, мне есть о чем рассказать? Это довольно личная история, которая несомненно откликается почти в каждом взрослом человеке.
— В сериале звучит музыка Моргенштерна, которую слушают дети и которая непонятна многим взрослым. При этом по сюжету герои-подростки постоянно сидят в телефонах, хамят взрослым и в целом раздражают всех окружающих. Вы сами когда-нибудь осуждали молодое поколение?
— Я сам был чудовищем в подростковом возрасте. Жутким образом раздражал всех окружающих. И я никого не осуждаю. У ребенка всегда есть причины, чтобы вести себя таким образом.
Взрослый принял много решений в своей жизни — и если перед вами злой и грубый человек, это по большей части его ответственность. А дети просто реагируют на мир. И тут еще гормоны… В общем, их нужно понимать — и помогать им, насколько хватает сил и терпения.
— Как вы относитесь к появлению новой культуры? Например, тот же Моргенштерн.
— Это всегда только вопрос качества. Меняется время, с ним меняется музыка, подача, скорость поглощения информации. Поэтому у меня никакого снобизма нет.
Один из моих сыновей — музыкант. Он слушает классическую музыку, или какой-нибудь тяжелый рок, или соул. И всегда это музыка высочайшего класса. А другой мой сын слушает много современной музыки. Хип-хоп и рэп. Когда я слушаю их споры, они оба очень доказательны в том, как защищают свою музыку. И та и другая имеет право на существование. Даже попса может быть симпатичной, если она профессиональная.
— После съемок сериала вы все-таки разобрались, как найти контакт между родителями и детьми?
— Нет, конечно, не разобрался. Не представляю. Возможно, любовь. Мне кажется, что нет ничего, кроме любви. Если есть любовь, то все тогда можно решить.
— Планируете в будущем попробовать себя еще раз в роли режиссера? Может быть, даже напишите свой сценарий?
— Да. Я снимаю очень важное кино. В его основу легла документальная история о том, как в 1988 году в детской больнице Элисты несколько десятков детей были заражены ВИЧ. И это сейчас мы знаем, что на терапии с ВИЧ можно прожить долгую жизнь, рожать детей и так далее.
Тогда же этот диагноз был приговором — и при этом считалось, что в нашей стране СПИДа не может быть. А тут еще дети... Важная и страшная история. Мы будем снимать это кино вместе с блистательным оператором Сергеем Трофимовым и крутейшими артистами.
Необходимо сделать хорошее кино, чтобы привлечь внимание к проблеме ВИЧ в нашей стране. Ведь сейчас у нас около миллиона ВИЧ-положительных. А мы по-прежнему стесняемся об этом говорить.
— Помимо сериала «Контакт», в этом году у вас выходит ряд других новых проектов. В одном из интервью вы сказали: «Материал, который мне предлагают, часто кастрирован». Сейчас вы работаете не с кастрированным материалом?
— На Первом канале три года пролежал крутейший сериал «Алиби» режиссера Нурбека Эгена. Не представляю, почему его так и не показали. Но там сейчас заканчивается контракт, так что его можно будет продать какой-то другой платформе и показать людям.
Также на ТНТ скоро выйдет «Вне себя» — фильм шоураннером которого стал Александр Дулерайн, а режиссером выступил Клим Казанский. История — огонь. У моего героя в голове живет убитая жена и ее любовник, совершивший самоубийство. Они все время рядом, только их никто не видит. Черная комедия. Этот проект может и должен быть успешным, — ни в чем подобном по степени «неадекватности» сценария никогда не снимался. Я там фактически в каждом кадре, поэтому есть шанс очень надоесть зрителю...
— На ваш взгляд, в каком состоянии сейчас пребывает российская киноиндустрия?
— Сейчас, мне кажется, российский кинематограф развивается правильно, естественно. И тот, который снимается для платформ, и тот, который снимается для больших экранов. Кинематограф является рупором мыслей для общества. Чем больше клевых людей, чем больше свободы в головах и желания говорить о том, что тебе важно, — тем больше хорошего кино. Инструменты, которыми это кино снимают, вторичны.
— Вы часто снимались в фильмах, который были новыми интерпретациями классических литературных произведений. Например, «Палата № 6» Шахназарова, сериал «Белая гвардия» и нашумевший спектакль «Норма» Сорокина. Как оцениваете реакцию публики на новое видение классики?
— Оцениваю прекрасно. Реакция публики вполне естественная. Опытные театралы и коллеги смотрят, спорят, подключаются. Ну а если человек не читал Сорокина и третий раз в жизни пришел в театр, наверное, он с трудом переваривает нашу «Норму». Ему может быть сложновато.
— Как вам работалось с Шахназаровым в «Палате № 6», нашумевшей экранизации Чехова?
— У меня с Кареном Георгиевичем было две картины. До «Палаты № 6» — еще совсем молодым артистом — я снимался в роли Пушкина в «Дне полнолуния». С Кареном Георгиевичем работать уютно. Он тихо говорит, знает, чего хочет, работает очень быстро.
Трудно на «Палате» было по той причине, что мы снимали в реально действующем психоневрологическом диспансере. Там до этого был когда-то мужской монастырь, а после — уже лечебница. И это, конечно, жесть. Аура, энергия... Там было очень сложно. А в остальном — только в радость.
Но в первый день съемок в диспансере я почти сорвал съемку. Ты не можешь быть готовым к тому, что увидишь в интернате, если никогда там не был. Там определенная энергетика, запахи, звуки. В массовке снималось большое количество пациентов, которые, в общем-то, больны. И помимо болезней, эти люди очень несчастны. Все эмоции в совокупности меня просто парализовали. Но потом я привык.
Человек — крепкая машина, ко всему привыкает. Срабатывают защитные механизмы.
— Согласны с суждением Чехова, что сумасшедший дом — отображение России?
— Да, это именно так. Только здесь не нужно пытаться поставить знак. Это не хорошо и не плохо. Просто сильно непохоже на остальной мир.
— Ощущаете нехватку качественных экранизаций в современном кинематографе?
— Мне кажется, тут есть сложность. Эта проблема существует и в театре, но там она проявляется меньше. Когда ты снимаешь кино, у тебя есть огромная опасность стать просто иллюстратором произведения, ликбезом. Не фильм, а упрощенное краткое содержание пьески. Наверное, это хорошая задача, нужная, но для меня, например, неинтересная.
А взяться за классику и вывернуть ее наизнанку, увидеть произведение в совершенно новом свете — очень трудно. Классика — сильная, и она может оказаться сильнее тебя.
— Получается, классика может задавить автора?
— Она и задавит. Тогда создатель не расскажет ни свою историю, ни историю, рассказанную автором произведения.
— Сейчас многие обожествляют Константина Богомолова, который, к примеру, «разобрал» произведения Достоевского, посмотрел на него с другой стороны. Вам близка подобная интерпретации классики?
— Мне кажется, художник имеет право на любую собственную интерпретацию. Естественно, он не может оскорблять кого бы то ни было, не может защищать ценности фашизма, каннибализма и так далее. Но в остальном художник может видеть произведения как угодно.
Если сделано талантливо, это имеет право на существование. В таком смысле, мне кажется, самый яркий представитель — Дмитрий Анатольевич Крымов. Он берет классические произведения и начинает их разбирать на составляющие. Этот невероятный художник выделяет одну маленькую часть из произведения и рассматривает ее под разными углами. Мне ближе всего подобная конструкция.
— Вы играли ряд больших политических фигур, включая Николая II, Нестора Махно, Владимира Ленина и даже Адольфа Гитлера. В чей образ было труднее всего вжиться?
— Наверное, самый сложным для меня был Ленин. Он для меня совершенно непонятен. В нем сидит какая-то античеловеческая чернота, к которой очень трудно найти ключ. Но поиск интересен.
— Чей политический образ наиболее яркий для вас — и кого бы из политиков хотели сыграть?
