Цивилизация
После Давоса
— Чем России привлекать инвесторов, если темпы роста экономики снижаются и страна уступает партнерам по БРИК?
— У России есть конкурентные преимущества по сравнению с остальными странами БРИК. Не так много, но они есть. Я бы даже не говорил только о БРИК: сейчас в эту категорию стран должны попадать и Мексика, и Индонезия, и Вьетнам, и некоторые еще.
Россия отличается от этих стран наибольшим запасом природных ресурсов. Именно тех природных ресурсов, на которых, по оценке многих экономистов, будет основан глобальный экономический рост на горизонте до 2020 года.
— Но многие экономисты называют этот рост спекулятивным. Вы не согласны?
— Есть теория сырьевых циклов. Ряд макроэкономических индикаторов показывает, что мы сейчас находимся на новом повышательном витке глобального спроса на товары сырьевого сектора.
— Министр финансов Алексей Кудрин говорит, что в ближайшие три года цена на нефть может упасть до $60 за баррель.
— Я согласен с Алексеем Леонидовичем, цена может упасть. Но может и не упасть.
— То есть Россию ждет рост, в основе которого нефть, газ и металлы?
— Не только. Еще энергетика, аграрная продукция и много чего еще. Россия — исторически сельскохозяйственная страна с огромным продовольственным потенциалом и запасами чистой питьевой воды.
Во-вторых, Россия — это огромная территория. Богом данная протяженность от Дальнего Востока до Европы, которая может стать естественным логистическим мостом для транспортировки грузов и информации. Россия может стать инфраструктурной телекоммуникационной страной, связывающей арабский, восточный и европейский мир. В-третьих — это кадры. Уровень квалификации рабочей силы у нас в среднем существенно выше, чем в развивающихся странах.
— А политические риски?
— Они есть везде.
— Например, второй приговор Михаилу Ходорковскому?
— Я не считаю это политическим риском, это из другой плоскости.
— Настораживают предстоящие выборы?
— Конечно, это же фактор неопределенности.
А инвесторам нужна определенность: назвать кандидатов в президенты России на выборы 2012 года — это еще не обозначить тезисы долгосрочной экономической программы.
Поэтому наиболее принципиальный вопрос для инвесторов — какие изменения претерпит экономическая политика России, если она их претерпит.
— Эти риски можно просчитать? Можно строить долгосрочные прогнозы в сложившейся ситуации?
— Нас история учит, что любые долгосрочные прогнозы можно строить. Но не менее важным качеством должно являться умение оперативно реагировать на изменение ситуации.
— Почему иностранные инвестиции продолжали падать в 2010 году даже по отношению к провальному 2009 году?
— Это не столько продолжение экономического кризиса, сколько недостаток накопленной ликвидности за 2009—2010 годы. В 2009 году все несли убытки, в 2010 году пересматривали стратегии и реструктуризировали долги. И первая серьезная EBITDA, которую мы увидим у наших российских и иностранных компаний, появится в 2011 году, что и послужит источником для роста инвестиций.
— Сделка между BP и «Роснефтью» способствует улучшению имиджа России в глазах западных инвесторов?
— Эта сделка — сигнал доверия к России, ведь BP рискует огромным капиталом в $7,8 млрд. Это риск — и экономический, и политический. Это риск одной страны — России. И BP готова взять его на себя. Это очень хороший позитивный сигнал многим стратегическим инвесторам во всем мире, поэтому это хорошая сделка. Крупнейший международный стратегический инвестор с мощной компетенцией в сфере нефте- и газодобычи, переработки, транспортировки пришел в российскую компанию. Наличие представителя BP в совете директоров «Роснефти» — уже само по себе платформа для обмена технологиями. Это позитивно для российского сырьевого, а не только нефтегазового сектора. Кроме того, компании будут вместе осваивать арктический шельф. Здесь у России существенно меньше опыта, чем у BP, у которой есть опыт работы в Северном море.
— Если бы не было аварии в Мексиканском заливе, в результате которой BP понесла многомиллиардные потери, была бы сделка?
— Думаю, что да. BP, как стратегический инвестор, любую сделку анализирует с точки зрения позитивного NPV (Net Present Value — чистая приведенная стоимость). Если у инвестиций в $7,8 млрд есть позитивное NPV, то на сделку стоит идти.
— Иностранным инвесторам интересна приватизационная программа 2011—2013 годов? Она влияет на инвестиционный климат?
— Любая приватизация — это очень хорошо. Для России это хорошо в квадрате по целому ряду причин. Во-первых, присутствие государства в экономике очень высоко, поэтому приватизационные инициативы существенно повышают рыночность и конкурентоспособность экономики.
Во-вторых, приватизация означает появление нового собственника, который рискует деньгами, привносит новые знания, новые стандарты управления и требования к менеджменту. И, в-третьих, будет приватизация тех секторов, где сохраняется существенная потребность в капитальных вложениях, за исключением, наверное, банковского сектора. Приватизация открывает возможности провести не просто продажу госпакета, а продажу с так называемым публичным предложением, когда акции предлагаются инвесторам и средства от их продажи придут на баланс компании.
— А масштабная программа приватизации имущества Москвы?
— Думаю, что да. У Москвы в собственности есть очень крупные и работающие предприятия, которые представляют инвестиционный интерес.
Старт на $300 млн
— Для вашего инвестфонда Altera Investment Fund есть интересные активы в рамках приватизации?
— Для самого фонда нет, но мы планируем создать небольшой субфонд, который будет работать на публичном рынке и инвестировать в российские «голубые фишки».
На каждую сделку в рамках приватизации мы будем очень внимательно смотреть. Поскольку я верю в потенциал заметного роста российского фондового индекса в 2011 году, это возможность для наших инвесторов, которой мы хотим воспользоваться.
— Приоритеты фонда — фармацевтика, сельское хозяйство?
— И даже расширились. Наши приоритеты — это металлургия и горнодобывающий сектор, коммерческая недвижимость в Москве и Санкт-Петербурге, электроэнергетика. Автокомпоненты остались, но не в числе приоритетов. Мы сейчас изучаем одну очень интересную возможность в этой сфере.
— Почему изменились приоритеты инвестиций? И только электроэнергетика соответствуют планам по модернизации страны.
— Диверсификация экономики не является основной задачей фонда. Задача фонда — сделать его акционеров богатыми в долгосрочном горизонте. Исходя из этого, мы выбрали те секторы, в которых в 2011—2013 годах видим наибольший потенциал роста. Тем не менее мы с готовностью рассматриваем любые инвестиционные идеи.
— Вы видите этот потенциал в госкомпаниях?
— В некоторых — да. Но ключевой риск в госкомпании — корпоративное управление.
Без барьеров
— На какие макроэкономические прогнозы опирается фонд? Совпадают ли они с официальными цифрами?
— Я считаю, что прогноз, который ежегодно делает Минэкономразвития с ежеквартальной корректировкой, — это достаточно объективный и качественный продукт, на который мы также ориентируемся.
— В бюджете на 2011—2013 годы заложены цены на нефть в $75—79 за баррель. Сейчас стоимость нефти — около $100 за баррель. Существует ли риск того, что чем выше будет цена на нефть, тем меньше заинтересованности в улучшении инвестклимата будет проявлять власть?
— А еще лучше $30 или даже $20. Так, по вашей логике? На эту тему есть много различных исследований, датированных еще XIX веком. Это так называемое ресурсное проклятие, которое много обсуждалась в наиболее острый период кризиса в 2008-м — начале 2009 года. Определенная зависимость, несомненно, есть, потому что избыток резервов и макроэкономическая стабильность не создают дополнительных стимулов для улучшения инвестклимата. Не могу сказать, что это мешает, но и помогает не всем.
Отсутствие резервов и дефицит бюджета — это хороший стимул для диверсификации экономики. Большинство инициатив правительства, которые прошли в 2008—2009 годы, — на мой взгляд, абсолютно рыночные и носят фундаментальный характер для последующего развития экономики.
— Например?
— Приватизация, о которой мы уже говорили, закон об энергосбережении, поддержка инфраструктурного строительства. Все эти меры носили не кризисный характер, на мой взгляд, а системный.
— Вы прорабатывали эти идеи, когда входили в антикризисную комиссию Шувалова?
— Я не считаю себя автором. Все инициативы были обсуждены на различных правительственных совещаниях и подготовлены непосредственно в министерствах.
— Сейчас вам, предпринимателю, комфортно работать в тех условиях госрегулирования, которые вы создавали на посту замминистра экономического развития? Сталкиваетесь с административными барьерами?
— Я — нет (смеется). В большей степени административные барьеры чувствуют на себе малый и средний бизнес. А фонд не занимается непосредственно предпринимательской деятельностью.
Возможно, на стадии вхождения в компании, работы в их совете директоров и с менеджментом мы увидим эти ограничители.
В конечном счете, это вопрос выбора: никто же не может заставить нас инвестировать в то или иное предприятие.
Государство и бизнес
— Вы близко знаете Сергея Собянина, были его замом в аппарате правительства. Бизнес легко находит с ним общий язык?
— Из моего опыта работы его заместителем я бы, наверное, отметил только одну принципиальную черту. Для Сергея Семеновича всегда суть вопроса и результат имели приоритет над формой его изложения и над процессом. Это человек, который всегда смотрит в суть вещей.
— Значит, с ним трудно?
— Тем бизнесменам, которых интересует результат, а не процесс, как раз будет очень просто и прозрачно — заключать соглашения с Москвой.
— Жизнь управляющего инвестфондом и жизнь замминистра экономического развития или замруководителя аппарата правительства — это разные жизни? Когда давления было меньше?
— Я бы не давал оценку в категориях больше-меньше. Когда я работал чиновником, было давление ответственности за логику и обоснования тех решений, которые мы подготавливали для наших руководителей. Это очень серьезная профессиональная ответственность. Сейчас ответственность другого рода — за деньги, доверенные в управление. Эти деньги можно преумножить, но можно и потерять. Это материальная ответственность, но она не менее серьезна.
Есть другая принципиальная составляющая — степень свободы, которую я обрел, уйдя с госслужбы. Любой госслужащий ограничен в своих действиях. Во-первых, вы ограничены в творчестве, потому что госслужба не подразумевает креативной работы, а скорее четкое исполнение должностных обязанностей. Во-вторых, достигая серьезной должности, вы обретаете ту степень ответственности, с которой перестаете принадлежать себе и своей семье. Приоритеты работы всегда берут верх над личными.
— Поэтому вы хотели уйти в бизнес?
— Я не всегда хотел уйти в частный сектор: я осознанно в 2004 году из бизнеса приходил на госслужбу. Во-первых, мне было интересно понять, как работает механизм принятия важнейших госрешений. Во-вторых, я считал, что я могу быть полезен со своим бизнес-опытом и образованием. В-третьих, для меня это был вызов. А вызов всегда важен для мужчины, для менеджера, для бизнесмена. Поэтому у меня был очень интересный период, когда я работал и замминистра, и замруководителя аппарата правительства.
Но, по-моему, каждый госслужащий должен понимать, что этот период конечен и карьера на госслужбе не может быть целью жизни.
— По поводу коррупции: вам как инвестору приходится с ней сталкиваться? И что вы в таком случае делаете?
— За шесть месяцев работы Altera Capital я не сталкивался с необходимостью «покупать решения». Понимаю, что некоторым инвесторам приходилось. Но ведь всегда есть выбор: либо покупать те или иные решения, которые зависят от коррумпированных чиновников, либо не идти в сделку. Если я встану перед этим выбором, я предпочту второе.
— Даже если это связано с большой упущенной выгодой?
— Даже в этом случае. Все в жизни можно измерять долгосрочным и краткосрочным горизонтом. Если в краткосрочном горизонте это упущенная выгода, то в долгосрочном... Кто его знает.
