Цивилизация
Незадолго до вынесения вердикта присяжных по делу об убийстве адвоката Станислава Маркелова и журналистки «Новой газеты» Анастасии Бабуровой в коллегии произошел скандал. Одна из выбывших присяжных, Анна Добрачева, взявшая отвод по собственному желанию, рассказала в интервью журналисту The News Times Евгению Левковичу и еще нескольким изданиям о том, что заседатели № 1 и № 4 оказывают на нее давление, а также собирают информацию по делу в СМИ. Адвокаты подсудимых Никиты Тихонова и Евгении Хасис требовали роспуска коллегии, но судья Александр Замашнюк отклонил их ходатайство. Присяжные дослушали дело до конца и 28 апреля 2011 года вынесли обвинительный вердикт, признав Тихонова и Хасис виновными в убийстве. 6 мая Мосгорсуд приговорил Тихонова к пожизненному заключению, его гражданскую жену Хасис — к 18 годам лишения свободы.
После оглашения приговора Сергей Мамонов, старшина коллегии присяжных, вынесшей вердикт по делу о громком убийстве, связался с «Газетой.Ru».
— Сергей, почему вы решили побеседовать, несмотря на предупреждение судьи Александра Замашнюка, что тайну совещания присяжных разглашать запрещено?
— Ничего про совещание я рассказывать и не собираюсь.
Скажу только, что чуть до драки у нас не дошло.
Было очень сильное напряжение, когда обсуждали, хорошо у кого-нибудь всегда хватало ума уйти, покурить, помолчать, чтобы не перегнуть палку, а потом опять возвращаться к обсуждению.
Очень хитро были составлены вопросы, в них тяжело было, что называется, въехать. В совещательную комнату надо было сажать профессионального лингвиста, который бы объяснил, что там вообще написано. Но мы разобрались и по некоторым вопросам даже написали: «за исключением» таких-то и таких-то моментов. Правда, почему-то этого никто не отметил.
Мой голос был решающим только один раз, при ответе на все остальные вопросы он решающим не был. На какой вопрос — говорить не буду.
Вообще я решил ответить на ваши вопросы, потому что много было сказано всего моей коллегой, Анной Добрачевой, и далеко не все было так, как она говорит.
— В частности, госпожа Добрачева рассказала, что вы оказывали на присяжных давление и что в коллегии были сотрудники правоохранительных органов. Это так?
— Я лично в органах никогда не служил, а работаю я в судоходной компании ООО «Речфлот» и всю жизнь был связан с флотом. Есть разрешение на управление теплоходом, управляю иногда, чтоб квалификацию не потерять, но сейчас работа в основном офисная.
В коллегии были бывшие сотрудники, один бывший участковый, лет 13 он уже на пенсии, другой вроде бы из вневедомственной охраны.
Был бывший военный, который потом работал в охране на Черкизовском рынке. Одна из женщин-присяжных — инженер-строитель, работает в фирме, которая занимается перепланировками, кажется. Еще одна — сотрудница банка.
Сама Анна не говорила нам, что была конвоиром в Мосгорсуде, рассказывала только, что ходила по суду, знает, какие в нем есть ходы отдельные, как сообщаются здания.
— То есть бывшие сотрудники все-таки были. А у вас спрашивали во время отбора, связаны ли вы с правоохранительной системой?
— Про бывших сотрудников, я так понял, это не запрещено. Отбор же состоит из нескольких этапов. Еще в прошлом году я получил письмо на домашний адрес о том, что система меня выбрала. Там говорилось: если вы имеете ограничения: сотрудник правоохранительных органов или военнослужащий, работаете на госслужбе, в отношении вас возбуждались уголовные дела, судимы и судимость не погашена и тому подобное, — напишите нам и снимите свою кандидатуру. Я, естественно, этого делать не стал.
Через какое-то время напечатали в местной газете, что выбраны по округу такие-то люди. Потом вызвали в Мосгорсуд, где мы заполнили анкету с такими же вопросами.
Когда анкеты заполнены, ходишь на работу, ждешь, пока позовут. Я участвовал в отборах дважды. На первом, в конце октября 2010 года, я взял самоотвод, потому что там была группа не совсем русских джигитов, которые обвинялись в разбойном нападении на магазин, ограблении квартиры и, по-моему, убийстве сотрудника милиции. Самоотвод я взял, потому что не очень люблю кавказцев, не буду этого скрывать, и их поведение в момент отбора сразу меня, мягко говоря, не расположило.
— Когда вас снова вызвали в суд?
— После Нового года позвонили. Кстати, информация о том, что коллегия не собралась с первого раза, мягко говоря, не соответствует действительности. Человек 40 было. Не знаю до сих пор точно, что там произошло, но уже потом я услышал, что судья ушла. Сказали: езжайте по домам, через две недели мы вас вызовем.
Тогда кто-то из кандидатов как раз спросил: а по какому делу? По делу Маркелова.
— Вы про это дело что-то знали?
— Знал то, что в газетах писали: что его убили на выходе с пресс-конференции, на Пречистенке.
— Как проходил отбор коллегии по этому уголовному делу?
— Адвокатам и обвинению раздали списки кандидатов, в них номер, фамилия, имя, отчество, возраст и наименование должности, по-моему, даже место работы не написано. Все те же самые вопросы — работали ли в органах, состоите ли на госслужбе и так далее — начал задавать уже судья. Один товарищ там запомнился — оказался сам судим за разбой, и отец, кажется, за хулиганство. Его, конечно, отвели.
Кстати, на вопрос, работали ли вы в органах, или другие подобные можно было ответить вслух с места, а если по какой-то причине человек не хочет при всех говорить, можно подойти к судье и тихо сказать в присутствии защиты и обвинения, которые туда же подходят. Тех, кто берет самоотвод, судья отводит сразу, без каких-то согласований. Ну, спрашивает, конечно: «Почему?» — «Потому-то и потому-то». Если человек заявил о самоотводе, значит, так и будет. Еще судья разрешил сделать сторонам мотивированный и немотивированный отвод. Немотивированно отводили два раза по два человека.
После всех отводов первые 12 человек, оставшихся в списке, стали основной коллегией, остальные запасные. Тогда же выбрали старшину. Не из-за того, конечно, что он был в костюме, но и не помню уже, почему на него глаз лег. Кто-то ему сказал: «Ну давай тебя и выберем» — «Давай выберем». Проголосовали — единогласно. (Сам Мамонов стал старшиной присяжных ближе к концу процесса, когда его предшественник лег в больницу и выбыл из коллегии. — «Газета.Ru».)
— Как быстро начало формироваться какое-то мнение? Уверенные в виновности или невиновности Тихонова и Хасис сразу появились или коллегия колебалась?
— В первые дни народ вообще слабо понимал, зачем мы там и что происходит. По мере предъявления доказательств начинались споры, обсуждения, как представлено то или другое доказательство.
Например, никто не поверил свидетелю Попову, который якобы запомнил Хасис и узнал ее потом через год. Про алиби, о котором говорил Алексей Барановский, тоже все сошлись во мнении, что оно липовое.
Я лично поверил свидетелям Ермаковой и Мурашкину, которые вещали из тайной комнаты. (Эти свидетели заявили, что опасаются расправы, и их допрашивали из соседней комнаты по аудиосвязи. — «Газета.Ru».) Эти люди опознали Тихонова. Да, можно сказать, что признания из него самого выбиты были под давлением, но на тех-то что, тоже надавили?
Я сам ездил на Пречистенку, смотрел, где там эти камеры, с которых взяли запись. Кстати, на видео на Хасис очень похоже. Потом я пытался за ней в зале суда наблюдать, что она покачивается. Не зря мы второй раз запись попросили посмотреть.
Были в коллегии скептики, которые весь процесс сомневались, они так при своих сомнениях и остались и голосовали соответственно.
Вообще вердикт, который оказался вынесен, — это не заслуга обвинения. Это просто полный провал защиты.
Защита лопухнулась, когда сделала ставку на процессуальные моменты, которые мы не должны знать: это доказательство получено под давлением, это подбросили и так далее. Но были же и другие доказательства — вещественные.
Когда я все это анализировал, я рисовал всякие графики, сопоставлял все в блокноте, на ноутбуке. Еще выяснилось, что подсудимые жили в моем районе — они снимали одно время квартиру на Борисовском проезде, это недалеко от меня. Хасис говорила, что ездила там на троллейбусе и на маршрутке. Но троллейбусы там не ходят. И леса у нас нет, через который ей якобы было страшно ходить, и она брала «Осу» для самозащиты. Маршрутки и автобусы до Видного, на которых она якобы ездила, от метро «Каширская» тоже не ходят уже лет 20 — только от «Домодедовской» и от «Кантемировской».
— Личное отношение к подсудимым как-то повлияло на решение? Какое они на вас вообще впечатление произвели?
— К Тихонову отношение было ровное. Хасис вела себя как-то вызывающе, надменно, что ли. Мне лично не понравилась. Еще не знаю, кто за ней что успевал записывать, так она тараторила. За Тихоновым было записывать приятно, он говорил медленно, складно, не торопясь.
— Кто из коллегии задавал вопросы про оружие? По ним у всех сложилось мнение, что кто-то из присяжных очень хорошо разбирается в этом вопросе.
— Задавали все, и я в том числе. А когда прокурор сказал, что оружие можно еще и потрогать, все бросились трогать — на мужчин оно действует магнетически. Что касается вопросов, то они были гораздо менее точные, их Александр Николаевич (судья Замашнюк. — «Газета.Ru») переформулировал. Вот уж он точно в оружии разбирается.
— Когда вы стали читать в газетах об этом процессе?
— Как только начались заседания, я прессу посмотрел. И ради интереса зашел на сайт «Русского вердикта». Это был основной источник информации, он у меня в закладках до сих пор. В первое время все, что говорил прокурор, проходило через призму «Русского вердикта». Еще нашли случайно твиттер «Русского общественного движения», РОДа. Смотрели его всегда, когда нас выводили из зала, чтобы узнать, успеем покурить или нет. Смотрели — ага, судье заявили отвод, время есть.
— Судья или сотрудники суда, которые вами занимались, так называемый куратор, не проводили с вами разъяснительных бесед, что читать газеты и все эти материалы в интернете не надо, что это запрещено?
— Нет. Они знали, что мы читали. Я говорил, на каком сайте что написано. Судья на заседаниях несколько раз подчеркивал, еще в марте он, кажется, это говорил: я не могу вам запретить читать, но доказательствами является только то, что вы услышали в зале суда, только их и рассматривайте. Я же из СМИ информацию не собирал, я именно мониторил, насколько объективно освещается процесс. Теперь адвокат Васильев говорит про меня: «Он сам признался, что собирал доказательства в СМИ». Я вот не понял, у нас СМИ теперь подменяют следствие?
— Вы были единственным, кто мониторит интернет и газеты, а потом всем рассказывает? Остальные присяжные такую информацию от вас получали?
— Как минимум еще четверо из тех, кто остался до конца, тоже все это читали. На мобильных телефонах. Были несколько человек, которые интернет не читали, а читали газету «Метро». А там тоже регулярно что-то появлялось.
Обменивались информацией, интересовались все. У нас это называлось «свежие сплетни»: то, что пишет «Новая газета», помноженное на то, что пишет «Русский вердикт», и деленное на два.
Все понимали, что «Новая газета» отстаивает свои интересы, «Русский вердикт» — свои. И, соответственно, одни и те же события они видят по-своему. Хотя сидим все в одном зале.
— Госпожа Добрачева говорит, что она была против ваших разъяснений, что вы на нее давили, убеждая в виновности подсудимых, и она даже писала на вас заявление судье. Было такое?
— Когда появилось интервью Анны в прессе, я стал спрашивать у коллег, было ли такое заявление, может, это только я о нем не знаю. Но ни один человек мне не подтвердил, что оно было. Никто не знает и никто не помнит.
— Вообще интервью Добрачевой обсуждали в коллегии? Как к ее выступлению отнеслись оставшиеся присяжные?
— Никто не понимал, зачем она это сделала. Может, внимания ей не хватало, может, такая идейная с самого начала была. Один из присяжных рассказал, что за несколько дней до ее выхода из коллегии кто-то позвонил ее мужу на мобильный телефон, оформленный на нее, и предложил встречу, и после этого она вышла из состава.
— А с вами что-то подобное было? Пытались ли стороны или какие-то третьи лица связаться с вами, надавить?
— Нет, ничего такого не было. Тем более, суд перестраховывался как мог. Нас стали возить всех вместе на автобусе к определенной станции метро — не к ближайшей к Мосгорсуду «Преображенской площади», после того как сотрудники суда увидели, что на одном трамвайчике ездили присяжные и адвокаты Алексей Никулочкин с Анатолием Жучковым.
Когда же появилась информация обо мне и присяжной № 4 в интернете — наши фамилии, заявления, что мы работали в правоохранительных органах, — мне выделили охрану, она рассказала мне, как себя вести, стала везде ездить — на работу, в суд, домой.
Когда в интернете были опубликованы мои данные, охранник меня уже сопровождал.
— После публикации вашего адреса, телефонов, места работы на ультраправых сайтах вам поступали какие-то угрозы? Как близкие отнеслись к такому повороту событий?
— Было несколько странных сообщений, в том числе СМС с моим настоящим адресом, где я сейчас живу, и вопросом «Твой?».
Я никому из близких ничего про это не говорил. Коллеги по работе еще и раньше волновались: куда ты влез, зачем тебе это надо, пристукнут-пришибут либо тебя, либо родственников, ну и так далее. Что в интернете уже и адреса мои гуляют, они не знали.
А живу я с матерью. Единственное, что ей сказал, когда все это обнаружил: кто бы ни звонил, что бы ни просил — меня здесь никогда не было и я здесь не живу. Двери сказал никому не открывать, кроме соседей. А сейчас она вообще на дачу уехала.
— С другими присяжными отношения поддерживаете?
— Расстались мы немножко на бегу, на приговор я тоже не ходил — работы было много. Но я всем раздал свои визитки, звал на теплоходе кататься, когда все закончится. Вообще, отношения были в коллегии хорошие. Я приносил фото своего кота, про работу свою рассказывал. Как-то на выходных съездил в Смоленск — сувениров всем привез, брелоков на телефон. Чай пили, 23 Февраля и 8 Марта праздновали, с днями рождения поздравляли. У одного присяжного внучка родилась — четвертая! Мы и его поздравили.
— Правда ли, что к концу процесса отношения стали более напряженными?
— Поначалу было весело, анекдоты, байки рассказывали, подкалывали друг друга. Потом, под конец, народ действительно стал в себя уходить: объем информации накопился. Кто-то начинал блокнотики листать, что-то осмысливать, проверять. Уже легкости этой не было, нужно было составлять какое-то мнение. Были люди, которые до конца были не согласны, считали, что не доказано, до самого конца и такое и решение приняли. Были те, кто считал, что все было не совсем так, как преподнес суд. В результате было голосование, единства не было.
