Цивилизация
Пролог
Скандал с ЕГЭ по литературе в Москве начался несколько недель назад, когда были обнародованы результаты экзамена. Оказалось, что некоторые столичные школьники, ставшие призерами предметных олимпиад по литературе, не набрали даже 65 баллов. Именно столько баллов необходимо, чтобы подтвердить для поступления свой статус победителя олимпиады.
В Москве количество высокобалльников и стобалльников по литературе снизилось, тогда как, например, в Санкт-Петербурге выросло. Апелляции, которые школьники подавали, чтобы пересмотреть полученные оценки, оканчивались иногда повышением на 2–3 балла, но чаще угрозами, что им снизят результат за другое задание, или же вовсе ничем. Школьники жаловались, что на апелляции им толком не могли объяснить, в чем их ошибка. А если и пытались, то объяснения выглядели очень странными. К примеру, во фразе «Возьмем, к примеру, Базарова. Его поведение говорит о том, что…» эксперты из предметной комиссии по литературе города Москвы нашли две речевые ошибки и объяснили их школьнику примерно так: «Возьмем Базарова — за руку, что ли? И его поведение — это поведение примера?»
Раздосадованные школьники стали писать учителю литературы школы №57, члену Общественного совета Минобрнауки и председателю предметной комиссии Всероссийской олимпиады по литературе Сергею Волкову и другим неравнодушным учителям. В итоге департамент образования Москвы организовал встречу учителей, школьников и родителей с членами столичной предметной комиссии по литературе, то есть именно с теми людьми, кто проверял работы школьников и участвовал в рассмотрении апелляции.
Акт первый: обвинение
Глава предметной комиссии Елена Чернышова начала с напоминания, что работа школьника проверяется двумя экспертами и если их оценки расходятся, то привлекается третий эксперт. Все работы оцениваются по критериям, которые готовит Федеральный институт педагогических измерений. «Мы серьезно и ответственно работаем в том русле, чтобы команда экспертов была профессиональной», — заявила Чернышова. Если школьник не согласен с баллами, он приходит на апелляцию, где его работу оценивают два эксперта. Правда, с этого года апелляция стала заочной, то есть работы могут перепроверяться без присутствия школьников.
Чернышова предъявила Сергею Волкову публикации в прессе, в которых он называл работу экспертов необъективной. «Учитель, преподаватель ВШЭ, председатель предметной комиссии Всероссийской олимпиады по литературе, Сергей Владимирович еще и журналист, он умеет преподнести факт. Но тут он скорее оперирует слухами. В его статьях повторяются фразы «есть такое ощущение», «создалось впечатление» и другие. Все они применяются в первую очередь к победителям олимпиад, которые не набрали нужных баллов», — заявила Чернышова, обвинив Волкова в предвзятости.
По ее словам, министр образования и науки Дмитрий Ливанов также считает, что результаты ЕГЭ по литературе в Москве сильно не изменились, а количество апелляций даже уменьшилось. «Правда, Сергей Владимирович пишет обратное, что «выпускники массово подавали на апелляцию», — уколола оппонента Чернышева, заметив, что было принято 699 апелляций. «Это 17% от общего числа сдававших экзамен: по части С удовлетворены 29% апелляций, по части В не удовлетворены. Картина вполне объективная», — заметила председатель комиссии.
Чернышова не удержалась и рассказала про мальчика, который стал победителем олимпиады ВШЭ «Высшая проба», но на ЕГЭ не добрал нужного количества баллов до той границы, которая позволила бы ему сразу же без экзаменов поступить в университет. «Его работа нами подробно рассматривалась, оценка его не изменилась», — сказала она.
Акт второй: защита
Потом слово взял сам Волков, который объяснил, что помочь школьникам решил не потому, что является председателем предметной комиссии Всероссийской олимпиады по литературе, преподает в «Вышке» и школе №57 (Волков учит математический класс, его школьники не сдавали ЕГЭ по литературе), а поскольку входит в Общественный совет при Минобрнауки. Первой на проблему с ЕГЭ по литературе обратила внимание знаменитый учитель Елена Вигдорова. После этого в ситуацию вмешался Волков.
«Каждый год с апелляциями что-то происходит. Но в этом году на меня вылился поток писем. Я приведу статистику по Москве и Санкт-Петербургу, которую мне прислал Дмитрий Ливанов. Она подтверждает субъективные ощущения учителей и родителей. Средний балл за ЕГЭ по литературе в 2013 году в Москве — 63 балла, в 2014-м — 56. В Санкт-Петербурге в 2013-м — 50 баллов, в 2014-м — 52 балла. У Москвы баллы идут вниз, у Питера — вверх. Высокобалльники в Москве в 2013 году — 12%, в 2014-м — 5,6%. В Питере: в 2013-м — 1,7%, в 2014-м — 3,7%. Стобалльники: в Москве в 2013 году — 1,66%, в 2014-м — 0,36%. В Питере: в 2013 году — 0,08%, в 2014-м — 0,37%. У детей, которые приезжали на олимпиаду со всей страны, примерно одинаковый топ-уровень. Они получили в регионах свои 90–100 баллов. Такие же московские школьники — 65–69 баллов.
Я не сомневаюсь в профессиональной компетентности экспертов. Я просто хочу, чтобы дети и родители, уходя с апелляции, хотя бы понимали, за что получили свои баллы. Есть коллективное ощущение, что дети не поняли, за что им снизили баллы», — рассказал Волков.
По его словам, сейчас есть девять заявлений на имя главы департамента образования Москвы с изложением происшедшего на апелляции. Все проблемы, которые в них описаны, можно разложить на две группы. Первая группа — это претензии к процедуре апелляции, в частности что работы перепроверялись без присутствия учеников. Детям сообщали, что обжаловать баллы нельзя. А если и можно, то больше чем на 3 балла им не повысят либо снизят баллы за другое задание. «Мама мальчика, про которого уже шла здесь речь, написала, что на апелляции было впечатление, будто дети — подсудимые, что уже принято решение и никаких вариантов нет», — говорит Волков. Вторая группа проблем — содержательно-критериальные. В качестве примера Волков рассказал, как выпускница отвечала на вопрос, в каких произведениях русской поэзии встречаются звезды. Она привела в пример стихотворение Пушкина «К Чаадаеву» со строчкой: «Товарищ, верь: взойдет она, звезда пленительного счастья». Ей говорят, что эта звезда не считается, потому что это не та звезда, что имелась в виду в вопросе. «Девочка ушла с экзамена, не поняв, что за звезда имелась в виду. Если нужны были астрономические звезды, то объясните это ребенку», — возмущается Волков.
«Учителям ставят в претензию, что они плохо учат детей, родителям — что они не читают с детьми книги. А комиссия как бы ни при чем… Но я не об этом. Я вижу какие-то положительные шаги, которые происходят в преподавании литературы: у нас проводятся олимпиады, возвращается в школу сочинение. И я не понимаю, почему на территории ЕГЭ и апелляций действует формальный, начетнический подход», — закончил Волков.
Ему, правда, тут же стали возражать, что окончательной статистики до сих пор еще нет, что некорректно сравнивать регионы, что на каждого ребенка на апелляции отводят по 15 минут, а приходится тратить гораздо больше времени. «Но в этом году ситуация изменилась: большинство апеллянтов не хотят слышать, что с их работой. Понимаете, не хотят слышать. Но я хотела бы сказать вот о чем: надо развести понятия «литературное образование в школе» и «итоговая аттестация». С литературным образованием в школе катастрофа: отнимают часы, связывают руки учителям. С итоговой аттестацией другая ситуация. ЕГЭ по литературе — это экзамен по выбору. В этом году все надеялись на слив, ждали, что отношение будет как в школе: что-то написал, и это оценят. А критерии оценивания работ с начала года висят в интернете», — заявила заместитель председателя предметной комиссии по литературе Наталья Кутейникова.
Акт третий: свидетели
С этого года изменилась процедура апелляции: она стала заочной. То есть работы школьников могли рассматриваться в их отсутствие. Но самые настойчивые на апелляцию все же пришли, чтобы получить хоть какие-то ответы от экспертов, за что их оценки были снижены. С чем столкнулись школьники, рассказали родители, которые присутствовали на заседании. «Как вы объясните такой факт: моей дочери на апелляции заявили, что у эксперта нет права поднять балл, что результат не может быть опротестован?» — задала вопрос одна из родительниц. Мама выпускника, которого обсуждали и Чернышова, и Волков, тоже выступила — правда, разозлившись, перешла на личности. «Моего сына так активно ловили на речевых ошибках, а сегодня я внимательно выслушала членов предметной комиссии. Так вот если бы вы так же активно ловили себя на речевых ошибках…» — ее голос был заглушен аплодисментами.
Слово взяли и учителя. «Литература — крайне субъективный предмет, и мы ценим эту субъективность. Но вот хороший пример. Моя ученица, которая по всем признакам должна была получить высокий балл, получила 56 баллов. Она расстроилась, сказала, что не успела прочесть одно произведение. А в ЕГЭ было задание как раз по этому произведению. Так что она ответила на этот вопрос то, что вспомнила из учебника. Оказалось, что единственное задание, по которому ей выставлен максимальный балл, — это то произведение, которое она не читала и вспомнила патриотический ответ из учебника. Так что детей надо слушать», — рассказал преподаватель литературы Даниил Саксонов.
Один из учителей отметил, что дети боятся идти на апелляцию, потому что им угрожают снизить баллы за задания. Другая учительница сказала, что сами вопросы в ЕГЭ по литературе очень странные. «Мой любимый вопрос из ЕГЭ прошлого года — как применить к фрагменту из «Ионыча» высказывание Чехова «Мещанство — это страшное зло». Я не знала такого высказывания Чехова. Выяснилось, что это высказывание из письма Чехова к одному из актеров о пьесе Горького «Мещане». То есть высказывание автора поставлено совершенно в другой контекст, и ребенку предлагается дать ответ, на который вряд ли бы ответил сам Чехов», — рассказала учительница.
Выпускница Марина, пытаясь не разрыдаться, рассказала, что на себе испытала все прелести апелляции по литературе. «Ты задаешь вопрос, а проверяющие начинают нервничать. Да, я была не первой, с кем они разговаривали, но я не хотела ни с кем спорить, мне просто нужно было понять мнение эксперта. Еще мне хочется попросить, чтобы у сопровождающего был голос, чтобы он мог задавать вопросы», — заявила девочка.
Ее поддержала учитель школы №57 Надежда Шапиро. Родители одной из ее учениц не могли прийти на апелляцию и оформили доверенность на учительницу. «Я работаю в школе 40 лет. Могу сказать, что была горячим сторонником ЕГЭ и оставалась им до того, как попала на апелляцию. Мои дети всегда хорошо сдавали ЕГЭ, хотя мы к нему специально никогда не готовились. У нас был факультатив, где мы осваивали формат. А так, мы просто много занимались литературой», — сказала Шапиро. В этом году ее выпускники тоже сдали экзамен хорошо: из девяти школьников, выбравших литературу, восемь даже не думали подавать на апелляцию.
«Но если у нас один человек из девяти испытал глубокую несправедливость, это повод к тому, чтобы разговаривать, или нет? Мы все время говорим о статистике, но каждый раз мы имеем дело с конкретным учеником. Этот конкретный ученик испытывает недоумение, унижение и получает грустный урок лицемерия и представления, что есть государева служба. Я видела экспертов, которые сидели до полуночи и пытались вникать в работы. У меня нет к ним претензий. Мы боремся за большую прозрачность, чтобы никто не мог жульничать. Так вот если ребенок честно все сдал, он имеет право выслушать, почему он не прав? Когда эксперты узнали, что я не мама, они хотели меня выгнать с апелляции, но после того, как увидели доверенность, все же оставили. А в конце апелляции один из экспертов тихонько сказал: «Я ничего не могу сделать».
Поэтому нужно менять саму установку. Сейчас она заключается в том, чтобы всем огромным государством навалиться на ребенка и доказать, что он не прав.
Мы готовы ловить ребенка на шероховатостях, которые рождены попыткой что-то сформулировать, и если мы считаем, что это наша задача, что так мы оцениваем качество владения литературой, то это путь плохой. Наша любовь к литературе все-таки могла бы продиктовать нам больше гуманности и человечности, которые совершенно неопасны», — красноречиво заявила Шапиро.
А потом слово взял председатель Ассоциации учителей русского языка и литературы Москвы, новоиспеченный член Общественной палаты Роман Дощинский, после слов которого многие родители, наверно, порадовались бы, что их дети уже окончили школу. «Хочется поверить вам, Надежда Ароновна, но не удается, — начал Дощинский. — В Федеральном институте педагогических измерений экспертам говорят, что они могут ошибаться, но система не может ошибаться. Я глубоко убежден, что существующая система проверки ЕГЭ не позволяет ошибиться… Вообще все, что здесь происходит, очень некрасиво. Мы здесь с вами нарушаем педагогическую этику на каждом шагу, педагоги настраивают против экспертов родителей, нарушается этика педагог — ученик».
Из зала раздался голос Волкова: «Мы еще не все состоим в вашей ассоциации, поэтому у нас есть возможность говорить то, что мы думаем». Дощинский, кажется, не услышал и перевел разговор в иную плоскость, вновь обратившись к Надежде Шапиро: «Ученики так называемых элитных школ каждый год в массовом порядке приходят на апелляции. Я сошлюсь на исследование ВШЭ. Раньше в Москве были сильные и слабые школы. Год назад в Москве стали создаваться образовательные комплексы, которые призваны решать одну задачу — уравнивание шансов.
Это глубинное понимание того, что произошло сегодня: учителя, которые преподавали в «элитных» школах, столкнулись с ситуацией, когда в школе оказались дети, чья планка ниже, поскольку они привыкли преподавать среди одаренных детей. Но тут к ним попали обычные дети. И вывод мой такой: у этих учителей не оказалось методического опыта преподавания для детей, которые не прошли отбор».
На этом моменте в зале засвистели, захлопали, заулюлюкали и начали кричать: «Позор!»
Педагог из школы №1430 Наталья Дрозд заявила, что учителям-предметникам старших классов нужно сдать экзамены на знание критериев ЕГЭ. Суть ее выступления свелась к тому, что в ее школе все дети в выпускных классах учатся не литературе, а критериям, по которым надо сдавать литературу. «Мы им даем работы выпускников прошлых лет и просим их поработать экспертами. И знаете, они снижают баллы», — почему-то гордится этим Дрозд. «Мы обсуждаем здесь общественное мнение, а не факты, — заявила методист Лариса Черниченко. — Свободное общество приобрело еще одного защитника ребенка, как Рошаль и Астахов». На это Волков заметил, что здесь не его дело обсуждается, и попросил оставить его персону в покое.
А потом неожиданно прояснился мотив «преступления», почему же школьникам нельзя было повышать на апелляции больше чем на 3 балла. Глава кафедры филологического образования Людмила Дудова сообщила, что эксперты несут ответственность перед Рособрнадзором за повышение баллов на апелляции.
«Если Рособрнадзор сочтет неоправданным повышение баллов, то тогда результаты подаются на пересмотр. Ученик не страдает, но предметная комиссия получает взыскание. Так что за каждое принятое решение в пользу ученика эксперт несет ответственность», — рассказала Дудова. В этом году в комиссию не включили тех педагогов, которые допускали расхождение в баллах в прошлые годы.
Завершил спор учитель литературы Александр Федоров. «Если мы будем разговаривать с двух разных позиций, то не придем к результату. Давайте мы, с одной стороны, признаем, что эксперты достойны уважения, а с другой стороны, что факты, о которых говорят родители и дети, действительно есть», — сказал Федоров. А дальше он сформулировал то, о чем спорили все заседание. «Если у нас выросло поколение учителей, которое учит детей соответствовать критериям, которое говорит, что из-за критериев баллов поднять нельзя, при этом не видит сидящего перед ним на апелляции ребенка, то говорить здесь не о чем», — закончил он.
Акт четвертый: вердикт
«Не могу не рассказать о том, как я стал учителем математики, — начал глава департамента образования Москвы Исаак Калина. — Я подавал документы на мехмат МГУ. К последнему экзамену — сочинению — уже было понятно, что по конкурсу не пройду. Но сдавать его пошел, и из трех тысяч писавших сочинение оказались две пятерки, в том числе одна у меня. Поэтому коллеги с филфака МГУ пришли на мехмат и предложили переложить мои документы на филфак. Я гордо отказался. Часто в жизни жалел, думал, что не своим делом занимаюсь, что надо было согласиться. И сегодня первый раз понял, что сделал правильный выбор».
Свой вердикт Калина вынес в пользу детей, родителей и учителей, которые пытались отстоять права школьников. Он отметил, что ЕГЭ этого года позволил сделать так, чтобы нечестные ученики обошли честных. «Но ровно так же мы не можем допустить, чтобы даже один из наших 50 тыс. выпускников пострадал. И если есть какая-то проблема, то ее надо озвучивать и решать. Единственное, чего я не могу простить, так это слов, что члены экспертной комиссии могут пострадать. За четыре года мы уволили нескольких директоров и учителей за то, что они помогали в организации списывания на экзамене. Но я не помню, чтобы мы хотя бы обсуждали, что кто-то кому-то несправедливо повысил баллы на апелляции.
Сказала федеральная комиссия, что вы зря повысили баллы, — ну сказала. Исключат вас из комиссии — ну исключат. Но по-моему, у нас всегда должен действовать принцип: все сомнения — в пользу ученика. Может быть, вы ошибетесь, вам на это укажут. Да, это удар по профессиональному самолюбию. Но я думаю, удар по профессиональному самолюбию — это меньшая потеря, чем удар по человеческому самолюбию. Так что тут бы я всегда попросил решать в пользу ученика», — добавил он.
Но больше всего Калину расстроила фраза «Учат соответствовать критериям». «Боюсь, что она близка к правде. Какой еще предмет, если не литература, может сформировать некое чувство свободы в человеке? Не делайте так, чтобы ЕГЭ менял сущность литературного образования в школе. Коллеги, будьте проще. И тогда, может быть, мы сможем избавиться от фразы, что «Пушкина для меня убил не Дантес, а Марья Ивановна». Сделайте литературу живой», — закончил Калина.
