Порядок как утопия

В один прекрасный день многим практически одновременно стало понятно, что дальше так жить нельзя... Собственно, на этой фразе можно было бы и закончить, но мы продолжим наш рассказ о Большом городе.
Итак, в этот прекрасный день на секретном заседании Городского совета было сформировано сразу несколько подразделений, каждое из которых подчинялось непосредственно Руководителю. Набор осуществляли исключительно из иноземцев, причем из тех, которые никогда до этого не бывали в Большом городе, не знали языка, на котором говорят горожане, и ничего не слышали об их ни на что не похожих обычаях и диковатых нравах. Основными принципами работы этих элитных Подразделений по наведению и поддержанию Порядка (ПНПП) были два – нулевая терпимость и массированное возмездие. На такое и впрямь были способны лишь те, кто никак не относился к аборигенам Города, а способен был вести себя как конкистадор по отношению к диким племенам некрещеных земель.

Для начала ПНПП прошлись по улицам города в сопровождении – нет, не эвакуаторов, а мощных автоматизированных прессов, которые обычно используют при утилизации старого автомобильного хлама: все неправильно припаркованные автомобили были подвергнуты именно такой утилизации. На месте, где стоял такой нарушитель-автомобиль, оставляли вежливое, письменно стандартное обращение к владельцу: «Уважаемый автовладелец! Мы очень сожалеем, что вынуждены прибегнуть к такой радикальной мере, как уничтожение Вашего автомобиля. Однако, поймите нас правильно, мы пошли на такой шаг лишь после того, как убедились, что все прочие меры – уговоры, штрафы, принудительная эвакуация – оказались бессильными. Если Вы не согласны с нашим решением, то Вы можете обжаловать проведенную акцию в Департаменте наведения Порядка. В качестве частичной компенсации Руководство Большого города предоставляет вам право бесплатного проезда на общественном транспорте в течение недели».
Улицы Большого города сразу стали заметно свободнее. Однако, как ни удивительно, даже столь решительная мера оказала свое должное воздействие на привыкших парковаться кое-как горожан не сразу: в течение нескольких недель после первой акции они продолжали оставлять свои автомобили где придется, иногда «на аварийке», чаще всего надеясь просто на авось, что, мол, пронесет, «я же ведь ненадолго». Однако наемные иноземные ландскнехты были неумолимы: они уничтожали все неправильно припаркованные машины без разбору, даже с блатными номерами, даже «на аварийке», даже с самыми «крутыми» пропусками на лобовом стекле. Собственно, что им те пропуска: они же не могли читать на том языке, на котором говорили в Большом городе. По городу поползли страшные слухи, что были даже утилизированы тем жутким и не знающим никаких исключений прессом несколько очень дорогих автомобилей, стоявших вторым рядом, вместе с водителями и охранниками, в ожидании, пока их хозяева откушают в одном очень пафосном городском ресторане. Ни водители, ни охранники, говорят, даже не успели выскочить.

Постепенно дело с парковками наладилось. Обжалований было мало: дело в том, что люди Большого города привыкли подчиняться силе, и последовательное неумолимое применение такой силы минимизировало количество несогласных. Напротив, появилось огромное количество тех согласных, кто вовсю славословил «мудрую политику Руководства, наконец-то взявшегося за наведение порядка после лихолетья бардака и вседозволенности».

Потом взялись за тех, кто выезжает на занятый перекресток и способствует появлению пробок: их одновременно лишали и водительских прав, и автомобиля.

Иноземные ландскнехты работали не покладая рук, без отгулов и выходных. Они ведь сразу же, за ненадобностью и бесполезностью, распустили городскую полицию, или как она там называлась: было сочтено, что именно она во многом является рассадником пороков и преступлений.

Ландскнехтам еще никогда за долгие годы службы в разных городах и странах не приходилось работать в столь сложных условиях, когда практически никто не соблюдает никаких правил и вся жизнедеятельность огромного мегаполиса состоит из одних исключений из несоблюдаемых правил. Порой им начинало казаться, что поставленная перед ними задача – наведение порядка во имя дальнейшего развития Большого города и его модернизации – неосуществима и им придется сдаться, отступить. В какой-то момент они решили, что на дорогах огромное развращающее влияние имеют так называемые «мигалки», дающие право ездить без правил. И в один миг все «мигалки» были отобраны. Потом, тоже от отчаяния, они стали расстреливать прямо на обочинах тех, кто был за рулем пьяным или под воздействием наркотиков. В первый же день были расстреляны сто пятьдесят человек. Это не помогло, и расстрелы продолжились.

Потом они стали ездить на обычных машинах в общем потоке и карать тех, кто подрезал, обгонял по обочине или по встречной, пытался встроиться без очереди и так далее. По таким машинам просто-напросто открывали огонь. Обычно это помогало, даже если водитель оказывался не задет выпущенной автоматной очередью. Потом стали стрелять в тех, кто выбрасывал мусор (бутылки, крупные пакеты) в окно прямо на обочину. Ландскнехты сочли, что люди, выбрасывающие пивные бутылки в окно машины на обочины или на газон, все равно бесполезны с точки зрения созидательной работы на общественное благо.

Собственно, через какое-то время они ровно с той же меркой – нулевая терпимость плюс максимальное возмездие – расширив радикально сферу своей заботы и ответственности, подошли и к тем, кто рассекал просторы Большого города не на машине: к тем, кто ходил по улицам, ездил в подземке, отдыхал в общественных парках, трудился в общественных, частных и муниципальных заведениях. Наведение порядка охватило буквально все сферы жизни Большого города. Печальная участь постигла не только тех, кто просто злостно и преднамеренно нарушал общественный порядок, но и тех, кто пытался нажиться (к примеру, брать взятки или откаты) на исполнении собственных вмененных обязанностей или, напротив, за умышленное, корыстное их неисполнение в отношении тех или иных горожан.

Многие не пережили эпоху наведения Порядка. Зато другие зажили совершенно другой, неведомой ранее жизнью. Она стала совершенно непохожей на прежнюю. Ландскнехтов, разумеется, прогнали, назвав это освобождением и становлением суверенитета. В учебниках истории написали про перегибы в борьбе за Порядок. Некоторым «невинно репрессированным» были даже поставлены памятники.

Однако в Большом городе больше никто не осмеливался пить пиво в подземке и там же потом бросать пивную бутылку, мочиться в общественных местах или в лифтах, на дорогах никто больше никого не подрезал, не ездил по обочине. Все стали поразительно приветливыми и вежливыми друг с другом. Город же в целом преобразился и похорошел, стал как будто намного просторнее, чище, свежее.

И лишь раз в году, в день летнего солнцестояния, горожане устраивали себе большой праздник непослушания: можно было парковаться, кто где как хочет, и вообще вести себя кое-как. Старики, помнящие, как было раньше, боязливо в этот день посматривали на резвящуюся безмятежно молодежь и приговаривали: эх, а ведь когда-то такой вот праздник был нашими буднями. Но старикам почему-то никто не завидовал.