Проклятый возраст

Трудовая возрастная дискриминация в России – всеобъемлющее явление, которое даже перестали замечать.

Устанавливать взаимосвязи между проблемами политическими и социальными не такое уж и простое дело. Думать о том, что печальные для России политико-экономические итоги 2004 года имеют под собой какие-либо иные основания, помимо неквалифицированности, коррумпированности и по большому счету непатриотичности российской власти и еще ряда причин, в последнюю неделю старого года перечисленных много раз, непросто. Тем не менее каждый раз, когда соглашаешься с этими объяснениями, радуясь и сокрушаясь тому, что коллеги гораздо яснее, четче и обоснованнее изложили то, что у тебя в голове, все же остается мысль: и все-таки это не все.

Отлично. Путин, коррумпированность элит, отсутствие царя и присутствие президента в голове, дефицит политической культуры, ригидность оппозиции, неблагоприятный международный контекст, да и зима на дворе. Это все объяснения или есть что-то еще, не относящееся к Путину и ригидности, но находящееся в нас и даже не замечаемое нами как проблема?

Мне бы хотелось в первые рабочие дни нового года рассказать об одной такой проблеме, которая в 2004 году осталась такой же острой и нерешаемой, как и десять лет назад. Это возрастная трудовая дискриминация в России.

Каждый раз, когда мне, тридцатилетнему, приходится говорить с человеком, возраст которого перевалил за 45, мне всегда страшно не меньше, чем говорить со смертельно больным человеком. Мой собеседник этого практически никогда не замечает, потому что возрастная трудовая дискриминация в России — проблема, история которой насчитывает не одно десятилетие и значительной частью нашего общества вообще проблемой не считается. С точки зрения государства ее практически не существует. Существует проблема пенсионеров, которым нужно выплачивать пенсию — практически по нетрудоспособности. Существует проблема безработицы, носящая универсальный характер. Существует, наконец, проблема переквалификации сотрудников бывших государственных предприятий, постепенно теряющих позиции на рынке.

С точки зрения элит, в которые входят и работодатели, этой проблемы также как бы не существует: на трудовом рынке существует спрос на квалифицированных сотрудников — если рынок считает тридцатилетнего сотрудника более эффективным на новом рабочем месте, нежели пятидесятилетнего, то и разговаривать не о чем. И в этом тоже есть свой резон: действительно, никто не может, руководствуясь даже самыми благими побуждениями, диктовать работодателю, какого рода специалист в его глазах выглядит лучшим приобретением для возглавляемой им компании.

Тем не менее достаточно одного взгляда на любую газету, предлагающую открытые вакансии, и станет понятно, что проблема возрастной трудовой дискриминации в России не то чтобы существует, она является одной из основных на рынке труда.

Один знакомый 45-летний шофер, профессионал с 20-летним стажем, слава богу, имеющий достаточно стабильную работу и «социальную страховку» в виде пятилетней «Ауди», позволяющую в случае чего решить проблему безработицы частным извозом, разместил с интервалом в одну неделю в одном московском издании объявление о поиске работы по специальности. Тексты объявления были практически идентичны: в первом не был указан его возраст, во втором указан. По первому объявлению он получил два десятка звонков с устраивающими его предложениями. По второму ни одного звонка вообще. Все предложения о работе, полученные по первому объявлению, были немедленно сняты сразу после того, как он произнес сакраментальное «мне сорок пять».

Я уверен, что шофер с 20-летним стажем в возрасте 45 лет в глазах практически любого работодателя не может выглядеть меньшим профессионалом, нежели 30-летний. Однако ситуация, о которой он рассказывает, — это даже больше, чем норма. Это закон, установившийся на трудовом рынке безо всякого участия Путина, питерских силовиков и международной конъюнктуры. Иными словами, источник этого закона — мы.

Разумеется, можно искать рациональные объяснения тому, что происходит.

Тем не менее когда я понимаю, что для большей части моих сограждан возраст с 40 до 55 лет, период, когда профессиональные знания и умения человека достигают максимума, — это период максимального риска потерять все, мне становится не по себе.

Наше общество совсем не так молодо, как хочет казаться. Самым парадоксальным в описываемой ситуации является то, что «класс собственников и топ-менеджеров» в России в основном и сформирован по большей части из людей, находящихся в том же возрасте — 40–55 лет. Но их, разумеется, гораздо меньше, чем их коллег по несчастью.

Еще один разговор на эту тему — с инвестиционным банкиром в возрасте 39 лет. Больше всего на свете он, профессионал с очень неплохим не только для России опытом и весьма обширными связями в деловом сообществе, опасается сейчас потерять работу. Он говорит вполне утешительные для себя вещи о том, что у него, разумеется, существуют достаточные личные сбережения для достойной жизни в оставшееся время. Детей нет, в противном случае он нашел бы способ обеспечить им материальное будущее. В любом случае какую-нибудь неплохо оплачиваемую синекуру в государственных и окологосударственных структурах он себе найдет. Но работу терять сейчас нельзя ни в коем случае. Почему? Потому что возраст. После 40 он, не ставший собственником, будет для своего профессионального круга лицом, которое возьмут на работу лишь в случае большой удачи. Слишком стар.

Помилуйте. Так не бывает. Тем не менее это реальность. И он мужчина, и ему легче. Женщина-профессионал за порогом 40-летнего возраста в России — вообще изгой. Третий разговор — с технологом крупного московского предприятия электронной техники. Ей 52 года, у нее приемлемая для Москвы зарплата — $450 плюс премии, среднее техническое образование, 15-летний непрерывный стаж, муж с примерно такими же жизненными обстоятельствами. Если с ее компанией что-то случится, по ее мнению, она не пропадет, будет на двух-трех ставках работать в качестве разнорабочего, уборщицы или чего-то подобного. Сменить работу и продолжить работу по специальности? Лишь при огромной удаче, смеется она. Скорее всего, это будет невозможно. 52 года в России — это почти приговор.

Разумеется, все это по большей части — страхи. Но страхи эти базируются на вполне твердой почве: трудовая возрастная дискриминация в России — всеобъемлющее явление, которое даже перестали замечать.Когда оно предъявляет себя человеку в самой неприглядной форме, его пытаются объявить законом природы или следствием действия невидимой руки рынка.

Какое отношение происходящее имеет к итогам 2004 года и политической ситуации в стране? Это как посмотреть. С одной стороны, совершенно никакого: государство и гражданское общество с его политической сознательностью тут вроде бы совершенно не при чем. С другой стороны, я не могу отмахнуться от того факта, что мои школьные учителя, за последние 15 лет успевшие перейти из категории профессионалов в «проклятый возраст» — а что проклятого в возрасте 50 лет, объясните мне, — несмотря на свои либеральные убеждения, могут считаться полноценным и убежденным протестным электоратом. В том числе и потому, что проблему возрастной дискриминации никто решать не собирается, да и видеть тоже. К слову, сообщество людей, находящихся в «проклятом возрасте», вполне успешно формирует собственную субкультуру и систему горизонтальных связей уже несколько лет, и это плохой знак для общества в целом.

А главное, ответить на вопрос «что делать?» в данном случае гораздо сложнее, чем в политике. Возрастная трудовая дискриминация вряд ли может быть отменена репрессиями против работодателей, ее допускающих. Вряд ли можно добиться чего-либо самоорганизацией людей в «проклятом возрасте», созданием «предпенсионных профсоюзов». Мало верится также в общественные механизмы, хотя, думается, обсуждение и осмысление этой проблемы в России и необходимо, и небесполезно, именно поэтому и написан этот текст.

Пока же я предлагаю сделать совсем другое. В 2004 году проблема человека, которого негласно «молодое общество» объявило человеком второго сорта, не решена. Десятки тысяч наших сограждан в возрасте 40-55 войдут в 2005 год, считая свою жизнь в целом неудавшейся, а мир — устроенным несправедливо. Вполне можно пообещать себе, что в 2005 году мы будем думать о том, что с этим сделать, и относиться к своим согражданам, ставшим жертвой нашей же бездумности, как они того заслуживают. А они заслуживают того, чтобы о них думали.

С новым трудовым годом — и их, и вас.