Собственно, сам факт резолюции, принятой на антитеррористическом митинге в Москве, воплощает его содержание и смысл. У любого бюрократического мероприятия, даже у демонстрации, обязательно должен быть результат. В виде, желательно, документа. Для последующих протокола и отчетности. Это вам не по туристическому Риму прогуливаться со свечками в руках. Это напряженные трудовые будни национальной мобилизации. Еще один шаг к формированию гражданского общества в России.
Можно вопроизвести логику, которой руководствовались организаторы митинга. У страны перехватило дыхание — так маленькие дети «заходятся» от сильного плача и как бы застывают в истерике или, бывает, после удара в живот не удается заглотнуть ртом воздух. Нормальный человек не в состоянии воспринять, осмыслить происходящее на его глазах хладнокровное убийство сотен детей, и всеобщий шок есть, конечно, выражение экзистенциального отчаяния. И чтобы побороть этот тяжелый стресс, власти организуют массовые акции солидарности, оглядываясь на пример не столь давних испанских взрывов, когда на улицы вышли 8 миллионов человек.
Только в России политический менеджмент всенародного траурного протеста приводит к прямо противоположному эффекту, и кроме национальной катастрофы страна переживает теперь момент национального позора.
Ничем иным организованная по разнарядке сверху демонстрация в таких обстоятельствах оказаться не в состоянии.
Дело ведь не в злом умысле властей. И Владимир Путин далеко не во всем не прав, критикуя позицию Запада по Чечне и отстаивая свою собственную. Его слова о том, что захват школы и российская политика в Чечне не связаны, в своем изначальном смысле вовсе не нелепы. Вообще-то это лишь ответ адвокатам «политического урегулирования» и «диалога с Масхадовым», считающим каждый теракт аргументом в свою пользу: мол, мы же говорили, что нельзя без переговоров. В технической неисполнимости «альтернативной мягкой линии» за последние три года не осталось сомнений — давно ясно, что переговоры с Масхадовым невозможны, непродуктивны и не несут мира.
Но все это уже, так сказать, в теории. На практике же, не упоминая Чечню в принципиальном обращении к нации, Путин сам вдувает свежий воздух в пустые штампы — ну да, действительно, какая уж тут Чечня, — а дежурные ссылки на международный терроризм переводят любую попытку разговора по существу в жанр демагогического абсурда. Ровно так же, как пошлая бутафория национальной солидарности, рассредоточенной по колоннам и автобусам, должна компенсировать ее, солидарности, реальный недостаток. Нельзя решать государственные проблемы и искать общественную правду, пока торжествует логика замены общественных институтов и даже теперь — человеческих эмоций на бессмысленные муляжи, слова и телекартинки. Так как у нас для этого есть специальные игрушечные партии, заседающие в игрушечном парламенте. Которому, разумеется, нельзя доверить парламентское расследование преступной халатности уже не игрушечных спецслужб.
Катастрофический провал антикризисного менеджмента в Беслане означает полный крах отстаиваемой Владимиром Путиным концепции авторитарно-бюрократического управления в России.
<3>Концепции, в числе прочего последовательно исключающей российских граждан из узкого круга конкретных лиц, определяющих национальную политику и имеющих право требовать исполнения своих обязанностей от чиновников и от ведомств. Концепции, отводящей людям роль массовки, которую можно в рабочее время по свистку организованно вывести на улицу, чтобы поддержать руководство страны в трудный для него политический момент.
Пробема даже не столько в том, что, судя по развитию событий, президент не готов менять политический курс. Проблема в том, что бесланская трагедия, скорее всего, станет рубежом «общественной мобилизации», на годы вперед определяющим возможности для маневра. Собственно, уже сегодня либерализация политического уклада потребует чрезвычайной воли. А еще через два дня любые отступления от официоза будут приравнены к антиправительственному демаршу. Не по злому умыслу опять-таки, а по совокупному стечению обстоятельств.
Автор — обозреватель журнала «Русский Newsweek»