Когда сын – иностранец

Я хотела иметь прямые волосы, двенадцать детей и писать про любовь. Но у меня вьющиеся волосы, о двенадцати детях не может быть и речи, а пишу я о политике. С первым – борюсь, о последнем — продолжаю сожалеть. Зато количество трудностей, сопряженных с наличием даже одного ребенка, вполне примирило меня с отсутствием остальных одиннадцати. Все дело в том, что мой единственный ребенок, как я уже сообщала вам, уважаемые читатели, – иностранец.

В ближайшее время Госдума будет рассматривать во втором чтении законопроект о правовом положении иностранцев в России. Таковых, кстати, по официальным данным, миллионов семь. А реально, полагаю, куда больше. И к одному из них я имею непосредственное отношение, а посему результаты думских дебатов по этому законопроекту напрямую затрагивают интересы моей семьи.

Семейка, конечно, не задалась – с точки зрения реалий нашей сегодняшней российской жизни. Иностранец в ней формально только один – мой сын. Как это ни смешно, но он же единственный из нас, за чью судьбу в городе, где регулярно скинхеды и прочие фашисты бьют «черных», я наиболее спокойна – внешне молодой человек похож на своего болгарского папу, а не на «черную» мамашу кавказских кровей. Все остальные члены семьи – российские граждане не менее 40 лет, зато с раздражающей внешностью. По такой внешности можно схлопотать сразу за всех – за евреев, армян, грузин, чеченцев, азербайджанцев, цыган, афганцев, курдов и далее см. весь список национальностей, которым «не симпатизируют» русские истинные арийцы. Но это наши проблемы – ни родню, ни родину, как известно, не выбирают. Но мальчику-то эту вторую родину выбрала я. Я привезла его сюда в возрасте семи лет. И на свою голову воспитала так, что, когда он говорит «у нас», имеет в виду Россию, а не Чехию, где родился, и не Болгарию, к которой имеет прямое корневое отношение.

Надо честно признаться, что если бы не русский консул в Праге, то Филип, возможно, стал бы российским гражданином. Но этот самый консул в Праге в далеком 1981 году, когда я на девятом месяце беременности пришла узнать, как же оформляется российское гражданство при смешанных браках, ухитрился не предложить мне присесть. И разговаривал со мной так, как будто я и мой еще не рожденный ребенок уже нанесли непоправимый вред Советскому Союзу, партии, правительству, а также лично незабвенному Леониду Ильичу Брежневу. Я засмеялась и, не дослушав, пошла к двери. Он удивленно меня окликнул, потому что ведь я же еще не объяснил вам, гражданочка, какие документы и как надо оформлять. В дверях я повернулась со всей возможной грацией безнадежно беременной гражданочки и спокойна сказала: «Спасибо, не надо. Мой ребенок не будет гражданином СССР». Спасибо консулу.

Будь он вежлив, я бы решала сегодня не проблему прав моего иностранного ребенка в России, в том числе на выезд и въезд, а всеми доступными мне способами спасала бы единственного сына от службы в армии, седьмой год отсылающей цинковые гробы с нашими сыновьями из Чечни.

Я привезла его в СССР в перестройку. Это был 1988 год, и это был еще СССР. Сейчас 2001 год, об СССР он вообще не помнит, как и многие нынешние 20-летние. Но в отличие от своих 20-летних российских друзей мой сын не может за два дня собраться и уехать ладно бы купаться в море на Кипре. Он не может даже попросту, когда захочет, уехать к своему живущему за границей папе или дедушке и к работающей сейчас за границей маме. То есть уехать попросту он может, а вот въехать обратно в страну, где он прописан, учится, любит, дружит, живет, наконец, он может только по визе. Потому что все постоянно проживающие в России иностранцы, в том числе и члены семей, обязаны каждый раз, покидая Россию, запрашивать в ОВИРе въездную визу в Россию. И ОВИР имеет право два месяца думать, дать им эту визу или нет. То есть думать ОВИР может, например, все студенческие каникулы. И так при каждом отъезде! Многократные российские въездные визы для таких, как мой сын, не предусмотрены. Спрашивается, где логика? Почему, кто бы мне объяснил, американский журналист, приезжающий, например, работать корреспондентом в Москву, имеет многократную русскую въездную визу, а болгарский гражданин, прописанный у собственной матери в России, не имеет на нее права?

Я не понимаю, мы что, пускаем иностранцев к себе жить, чтобы потом бесконечно их унижать? Очень советую зайти в ОВИР для иностранных граждан в двух шагах от Покровских ворот. Особенно советую это сделать тем, кто еще помнит, что такое очереди в ОВИР для советских граждан в Колпачном переулке в коммунистические времена. Вы увидите то же самое. Особенно приятно туда заходить в период каникул и перед крупными праздниками вроде Рождества. Сотни толпящихся у дверей иностранцев разного цвета и с разными акцентами говорящих по-русски, с одинаково безнадежным выражением лица записывают номер очереди, прибегают отмечаться, заполняют бесконечные анкеты и ждут-ждут-ждут, чтобы страна, куда большинство из них добровольно приехали, где они уже живут, где у них мужья, жены, родители или дети, а также работа и налоги, разрешила им после Рождества вернуться к мужьям, женам, родителям или детям, работе и налогам.

Кстати, о работе. Рассказываю, чем наши законодатели намерены запретить заниматься иностранным гражданам. Работой в госучреждении, например. То есть мой сын, который учится на факультете тележурналистики, не сможет, насколько я понимаю, работать на втором канале российского телевидения, поскольку это госканал. То есть не примут его туда не по принципу профнепригодности, а по принципу национальной принадлежности. Не вышел паспортом. Класс. А также он не может быть публичным политиком (слава Богу), летчиком и капитаном (и гражданским? почему?!), адвокатом и нотариусом (полный маразм!). Вы скажете: а что же вы, мамаша, не возмущаетесь, что ребенок ваш не пойдет служить в российской армии – это-то вас радует! Конечно, но ведь я и не настаиваю, чтобы иностранцев брали в КГБ, МВД, ГРУ, ФАПСИ и прочие госучреждения, сопряженные с сохранением гостайны. Но почему мой сын при желании не может стать нотариусом, адвокатом или гражданским летчиком, я не понимаю. А если он талантливый молодой ученый и, скажем, придумает средство борьбы со СПИДом? И что – Академия наук предложит ему поменять для начала паспорт вместе с гражданством, а потом уже посмотрит на его изобретения? Чушь какая-то. Хотя именно так, боюсь, и было бы. И взывать к здравому смыслу, как всегда у нас, бессмысленно. Я взываю к нему уже 13 лет, что мой ребенок живет в России – сделайте многократную въездную визу, чтобы он хоть с отцом мог видеться, когда ему захочется, а не тогда, когда это разрешит ему ОВИР. Смешно, право. Вот ко мне во Францию он может приехать теперь без визы, как и в остальные страны Шенгенского соглашения. Потому что Европа открыта для болгар. А вернуться домой к бабушке в Москву он без визы не может. Я стараюсь об этом не думать, потому что у меня начинает от всех этих нелепостей ехать крыша.

Я думаю, что Филипу непросто жить в России. Он никогда не жаловался. Более того, он не собирается отсюда уезжать, хотя может это сделать в любой момент. И он ни разу в жизни не упрекнул меня в том, что я привезла его в Россию. Но он никогда и не поднимал вопрос о смене гражданства, хотя реально считает родиной Россию. Я знаю почему. Я это вижу.

Лишь один раз один человек в лоб сказал мне при Филипе: «А вот не надо было делать ребенка иностранцем, забот бы было меньше». Это произошло много лет назад в кабинете шефа нынешней компании «Аэрофлот». Ребенку было лет 10–11, и я покупала ему билет к дедушке в Софию, куда он летал на лето. Неожиданно выяснилось, что за свой билет я должна была заплатить практически в два раза меньше, чем за детский для Филипа. Я не понимала, в чем дело, и добилась встречи с начальником. Мы вошли с Филькой в его огромный кабинет. Ребенок стал с интересом рассматривать огромную карту мира, висящую на стене, а мы с начальником углубились в спор. Он доказывал, что все дело в том, что ребенок – иностранец, но не смог предъявить ни одного законодательного или ведомственного акта, где было бы черным по белому написано, что за это маленькому ребенку, постоянно проживающему с мамой буквально за углом этого самого «Аэрофлота», полагается платить больше. В результате у начальника остался единственный аргумент: «А не фига было рожать иностранца». И тут мой тишайший Филип, с интересом изучавший в этот момент извилины Амазонки, оторвался от карты, повернулся к дядечке-начальнику и ровным, спокойным и каким-то взрослым голосом на чисто русском языке произнес: «А вот это не ваше дело». Начальник отступил – в буквальном и в переносном смысле слова: уступил в цене.

Я уважаю позицию сыну. Он уважает принятое мной много лет назад решение привезти его в дом моих родителей в Москву. Я не хочу, чтобы моя страна неумными законами выжила отсюда моего ребенка. Таких судеб, как наша с Филом, миллионы. Именно поэтому я прошу законодателей думать. Судьба каждого из иностранцев, которую парламентарии регламентируют новым законам, неразрывно связана с судьбой хотя бы одного российского гражданина. Как минимум.