Цивилизация
Синхронизация двух гражданских конгрессов — оппозиционного и нарочито пародийного «национально-освободительного» — продемонстрировала все возможные политические тупики гражданской активности в сегодняшней России. Нет никакого сколько-нибудь значимого, то есть эффективного, противостояния власти. Нет и реальных позитивных сценариев программного поведения российских демократических сил. Что лишь дополнительно подчеркивалось инсценированным карикатурным кривляньем партии «Родина» на «патриотическом» «правозащитном» собрании.
Впрочем, гражданским оппозиционерам альтернативный «патриотический» Всероссийский конгресс «В защиту прав нации (и мы эту нацию, одну, знаем. — А. К.) и гражданина» преподал хороший урок. «Национально-освободительный» проект Рогозина, не требующий бурления квасной и бородатой толпы на площади, а предполагающий респектабельную политическую борьбу нанайских мальчиков в дорогих пиджаках, строгих, с модным узлом галстуках и рубашках с запонками, продемонстрировал возможности, как теперь говорят, «расширения либерального дискурса». Именно, по странной иронии современной русской политики, либерального, потому что одним из рогозинских слоганов стало: «Россия — империя свободы». Это прямое заимствование из недокрученного, брошенного на полпути, с гневом отвергнутого прошлогоднего предвыборного проекта Чубайса под названием «Либеральная империя».
Собственно, в его небезупречной, но внятной логике было заложено следующее: чтобы понять, как действовать дальше, нужно перестать рассуждать в терминах конца 1980-х годов и попытаться переформулировать либеральный и демократический проект, адаптировать его к усложнившимся российским реалиям начала XXI века. Вместо демократов и либералов это сделал Рогозин, причем уже тогда, когда заступился за права русских в Туркмении.
А на этом самом месте, на месте заигрывающего с отвратительными ультранационалистическими идеологемами политика, должны были быть демократические лидеры и либеральные функционеры.
Нет никаких сомнений в пользе любых гражданских мероприятий, предмет занятий которых — выстраивание новых демократических конструкций. Именно демократических, потому что в нынешних обстоятельствах реальная оппозиция не может быть чисто либеральной, она должна быть демократический. (То есть право собственности вытекает из свободы, а не наоборот: в противном случае получается ЮКОС с «Вымпелкомом», собственность с выхолощенными понятиями о свободе очень быстро национализируется.) Но разговор в стиле 80-х — это все равно пустое сотрясание воздуха. Не случайно многие из участников гражданского конгресса с равной степенью энтузиазма готовы работать с одобренной властью общественной палатой — даже намек на возможное влияние на политические и экономические процессы дорогого стоит.
Конгресс проходил на фоне украинских политических декораций. Поэтому вполне логичными были дискуссии о том, что сейчас нужно России — гражданское движение или народный фронт. Рассуждения логичные, но решительно нереалистичные: гостиница «Космос» не майдан, а соорганизаторы конгресса, при всем уважении к ним, не коллективный Ющенко. Откуда взяться народному фронту, находящемуся в оппозиции… народному президенту? При таком уровне рейтинга первого лица строить модель массовой оппозиции немыслимо. Сначала надо убедить население в самой возможности политической, причем персонифицированной в фигуре лидера, альтернативы. Потому что, как писал Освальд Шпенглер, «истинная революция — это революция всего народа, единый вскрик…». Так что украинский сценарий нам пока не светит. Как говаривал отец народов по другому поводу: «Что дэлать будэм? Завидовать будэм!»
Итак, в сухом остатке. Первое: невозможность революции или внятных перспектив эволюционной демократизации режима. Второе: невозможность объединения оппозиции ни на основе разделяемых либеральных ценностей, ни на базе демократического дискурса, типологически восходящего к 80-м годам прошлого столетия. Третье: сомнительность формирования единой демократической оппозиции. В реальной жизни бывают политические оксюмороны. Однако воссоединение либералов, имевших отношение к либерализации, приватизации, финансовой стабилизации, строительству Конституции 1993 года, выборам 1996 года, с коммунистами и нацболами — это все-таки дикость какая-то, которую трудно объяснить даже прагматическими электоральными интересами.
Или демократы найдут какой-то новый язык, lingua franca, приспособленный для объединения без помощи красных флагов, серпов/молотов и Че Гевары, или нужно искать новые формы гражданского действия (не только и не столько протестного), с которым бы считалась власть.
И то и другое кажется нереализуемыми задачами. Однако и объединение демократических сил на основе генетически несовместимых политических хромосом — левачества разной степени ортодоксальности и либерализма чикагского розлива — штука гораздо более утопическая, чем изменение демократического дискурса. Отказ от сотрудничества с лимоновцами или согласие на таковое, право же, не может быть предметом для обсуждения на гражданском конгрессе. На кону страна, а не новая книга исповедальной прозы Савенко-Лимонова.
