Цивилизация
Никогда я толком не понимал смысла переписки между людьми. Хорошо, если
человек находится в плену, воюет на фронте или работает в Верховном
Совете. Тогда ему, конечно же, следует ждать письма и думать над
ответом. Или, допустим, ушел кто-нибудь на разведку, да заблудился в
лесу. Естествено, нужно поскорее отправить в Москву сообщение, что, мол,
ребят, 0,75
^ ##8# по плану В или хотя бы $250, а иначе %100@zhopa.ru.
А Москва ему: не отчаивайся, Димка, скоро осень.
Но вот в мирное время, я честно никак не мог понять, для чего людям
нужна переписка? Сочинение письма живому человеку - гражданский подвиг,
акт интеллектуального отчаяния наподобие собирания марок или загибания
коромысел. К тому же, участие в переписке часто чревато последствиями.
Однажды я ответил на письмо читателя по имени Роман. Он жаловался на то,
что его вероломно лишили украинской прописки. Читатель обещал взорвать
самолет Ленинград-Москва, если к его проблемам не прислушаются органы
внутренних дел Советского Союза и паспортные столы мира. К письму Роман
прилагал акт независимой психиатрической экспертизы, признавшей его
вполне вменяемым в отличие от официальных врачей-вредителей из института
Сербского, постановивших считать его вялотекущим шизофреником. Ответ
получился у меня настолько чувственным, что в течение последующих трех с
половиной лет читатель звонил мне домой примерно раз в месяц и говорил:
- Сергей, я думаю взорвать крупный химический завод, чтобы привлечь
внимание общественности к проблемам простого человека. Что вы скажете по
этому поводу?
Я смотрел на часы и говорил:
- Рома, сейчас три часа ночи и общественность, мне кажется, спит.
Давайте попробуем перенести взрывы на светлое время суток. Сходите на
завод и перенастройте часовой механизм.
Вынужден признать, что письма от читателей я получаю и теперь. Причем,
даже чаще, чем раньше, поскольку при нынешних порядках письмо больше не
имеет ценности теракта. Это в прежние времена нужно было сначала
взорвать самолет, потом найти конверт, послюнявить его, вложить послание
и снести на почту. Теперь, когда почта стала в основном электрической,
слюнявить ничего не надо - автора может убить током. Интернет стал делом
быстрым и безопасным, как чистка зубов с похмелья. Прищурился, поглядел
в мутное окнце, пальцем по зубам поводил, и - готово дело. Оно, может, и
мелочь, но приятно.
Кстати сказать, одно время мне казалось, что получать электрическую
почту неплохо, поскольку это позволяет поддерживать быструю связь с
воображаемой аудиторией. Если я, допустим, сочинил что-нибудь
воображаемое, а воображаемой аудитории вдруг понравилось, то я уже не
буду долго чувствовать себя недоумком, а сразу пройдусь по улицам эдаким
курабье, рассыпчатым и желанным. Но эта самонадеянная мысль,
естественно, не сработала, поскольку курабье из меня, прямо скажем,
никакое. Самым прекрасным, что мне прислала за все это время
воображаемая аудитория было письмо из бухгалтерии туристической фирмы
Coral Travel и послание человека по имени Алексей Турчин. Бухгалтерия,
собственно, пишет мне одну только фразу: «Все богатые богаты одинаково,
а все безденежье я разное». Алексей же Турчин предлагает мне за 100
долларов посетить треннинг «Деньги», помогающий рассеять страх перед
накоплениями. Читатель прилагает к письму еще и набор стихов о деньгах,
из которого в память мою навсегда теперь врежутся строки » Деньги -
золото живое, сказка, праздник и мечта/ Сердце у меня такое, что богатое
всегда».
Раздумывая над тем, как к этому следует относиться, я решил, что секрет
человеческой переписки, наверное, вообще кроется не в радости общения.
Все гораздо таинственней, чем кажется поначалу. Это не люди пишут друг
другу, а просто сама жизнь таким образом подает особые знаки, собрать и
расшифровать которые я и есть смысл жизни. Наверное, в письмах, подобных
осколкам моего же собственного воображения, кроются фрагменты чего-то
целого, сложив которое, я смогу понять самого себя.
Эта идея настолько меня увлекла, что я стал на полном серьезе копаться в
почте Газеты.ru на мое имя, пытаясь как-нибудь ловко систематизировать
полученное. Результат поразил меня еще больше. Письма в ответ на мои
публикации (даже те, что начинались со слов «привет, поц, как Моссад, не
задолжал по зарплате?), можно было разделись строго на две категории,
потому что все их содержание по сути укладывалось всего в два слова я
«интересно» и «бред». Ну хорошо, в четыре слова я «интересно», «бред» и
«полный бред».
Таким образом выходило, что я представляю собой абсолютно гармоничный
результат борьбы дорба со злом. Находка эта на время успокоила мои
панические усилия по осмыслению нужности переписки. Выяснив, что я
являюсь слепком темных и светлых сил, я решил, что для творчества и
самовыражения этого вполне достататочно, внешний мир мне более не нужен.
Все необходимое само живет во мне. Все космонавты, уточки, деревья,
города, явления и страны, все страсти, низости и радости мира оказались
теперь лишь плодами моего собственного воображения и то, что мне
следовало делать впредь, так это прогуливаться среди них и примечать
умелым взглядом. И я перестал обращать внимание на письма, решив пройти
весь путь самосточтельно.
Это была странная и порою веселая прогулка. По крайней мере, до тех пор,
пока я не оказался у стен довольно большого химического завода. Я был
там совершенно одинок и почему-то отчетливо понимал, что не смогу уйти
отсюда никогда. Завод переработает меня и превратит в едкий зеленый
веселящий газ, и я не появлюсь уже среди людей, поскольку этот завод я
мой собственный головной мозг.
Единственным, что могло спасти меня в этой, прямо скажем, глупой
ситуации, было письмо. Допустим, на имя Алексея Турчина, того, что звал
меня на треннинг. Мне вдруг очень захотелось написать ему в ответ
буквально следующее :«Дорогой Алекесей Турчин! В настоящее время я
собираюсь взорвать химический завод, чтобы привлечь внимание
общественности к нуждам простого человека. Что вы думаете по этому
поводу?»
В этот момент я понял, в чем заключается прелесть человеческого общения
по переписке. Просто в ее возможности. Так что когда я вернусь со своего
химического завода, я, наверное, всем вам напишу. Правда, боюсь, я знаю,
что вы мне ответите: не огорчайся, Димка, скоро осень.
