Не надо меня любить

Сегодня утром я зашел в кафе, где вся наша редакция завтракает, обедает и ужинает, и застал одного из фотографов за чтением нами же изготавливаемой газеты. Фотограф изображал лицом чрезвычайную серьезность и высказывал озабоченность в том смысле, что вот в газете пишут что-то такое беспокойное, что может непосредственно сказаться на его, фотографа, жизни и благосостоянии.

— Старик, — пытался я образумить товарища, — это ж мы сами и написали.

— Ну и что? – фотограф не понял.

— Ну вот если бы я, например, сказал тебе здесь в кафе за столиком, что доллар подешевеет, ты побежал бы менять доллары?

— Нет.

— А если я бы в газете написал, что доллар подешевеет?

— Тогда пошел бы, конечно, сразу менять, — в голосе фотографа было некоторое сомнение, но несильное.

— Подожди, так это ведь я же написал бы! Тот же человек, который говорит с тобой в баре, легкомысленный лентяй, ты же меня знаешь.

Теперь смотрите, если бы в Нью-Йорке на фоне обрушающихся небоскребов Всемирного торгового центра кто-нибудь в толпе кричал бы, что во всем виновата «Аль-Каида» (организация запрещена в России) и что террористические государства выстраиваются в ось зла, никто бы этому человеку не поверил, даже если бы он выкрикивал тут же неопровержимые доказательства. Но стоило написать про «Аль-Каиду» и ось зла в газетах и показать по телевизору, как все сразу и поверили, даже без всяких доказательств.

Если бы в Нигерии во время конкурса красоты кто-нибудь в толпе просто сказал, что пророк Мохаммед с удовольствием взял бы одну из конкурсанток в жены, никто бы даже этого человека не побил. Но стоило написать такую фразу в газете, и на тебе – погромы, убитые люди, горящие дома.

Или же, например, в Таиланде актриса Сувананг Конгинг сколько угодно могла говорить, что Камбожда отняла у Таиланда храм Ангкор-Ваг, но никто не объявлял бы Камбодже войну и никто не разрывал бы с соседним государством дипломатических отношений. Но стоило этой фразе появиться в газете, и опять – людей убивают, война начинается.

Впечатление такое, будто публике вообще никогда не приходит в голову, что газеты пишут такие же необразованные и недалекие люди, какие пекут, например, хлеб или убирают от снега улицы.

У самих журналистов от действенности их слов возникает мания величия. Журналисты считают себя четвертой властью, столь же опрометчиво полагая, будто могут управлять массами, сколь опрометчиво и первые три власти считают себя способными кем-то управлять.

Боже мой! Сумасшедшие! Заметьте, например, что убедить читателей и телезрителей не бить, например, жен и детей очень трудно. Все средства массовой информации в цивилизованных странах посвятили десятки статей, телерепортажей, ток-шоу и авторских колонок проблеме домашнего насилия, а процент избиваемых женщин снизился незначительно.

Про ось зла достаточно было только один раз вякнуть, чтоб весь народ в едином порыве бросился на войну с Афганистаном, или на демонстрацию в поддержку Джорджа Буша, или громить камбоджийское посольство, или калечить королев красоты.

Я это все клоню к тому, что никакой четвертой власти на самом деле нет, как нет и первых трех властей. Ни одна власть включая четвертую не может заставить людей быть добрыми и честными, законопослушными и отважными, зато любая власть с легкостью поднимает массы что-нибудь громить или кого-нибудь убивать.

Это происходит потому просто, что люди в большинстве своем любят громить здания и не любят уважать домочадцев. Все четыре власти не могут заставить народ действовать так или иначе, а могут только возглавить народ в его кровожадном безумии. И поскольку уж от чего, от чего, а от власти ни одна из четырех властей отказаться не может, то ради сохранения иллюзии своего могущества все эти люди готовы бесконечно потакать разрушительной силе толпы.

Актрису и звезду никто не послушает, если звезда учит хорошему. Послушают только, если в словах актрисы и звезды — разрушение и смерть. А актриса и звезда готова даже на разрушение и смерть, лишь бы самой верить, что ее любят.