Цивилизация
Недавно с земляком пили в Москве пиво. А я вам скажу, что нету большего удовольствия, чем в жару махнуть пивка! Особливо (вот, за земляком сразу потянулись украинизмы) в жару, особенно в жару, да с утра — счастье!!! Помню, как-то я оказался по делам в Мадриде, где была обычная мадридская, она же теперешняя московская, жара, — так я забыл про дела и, идя по городу, застревал у каждого ларька и пил пиво. Холодное. Из кружек, каких в Москве я, кажется, не встречал, а только в жарких странах, от которых Россия нервно дистанцируется. Кружки такие, с двойной стенкой, а между стенок залит антифриз, и кружка ждет своего часа в морозилке. Пиво в ней долго не теряет прохладности! Я это пишу, пия кофе с бейлисом (ненавязчиво процитирую тут текст моего любимца поэта Орлуши — «суши и бейлис льются рекой» — о том, как он угнал в Одессу — от жары к морю! — самолет с б..дьми) — специально, чтоб обострить в себе чистую и светлую мечту о холодном пиве, чтоб о нем сильней мечталось (но я отхлебну его не раньше, чем отправлю вам эту заметку, имея намерение получить от пива максимальное удовольствие).
— А что ж это москвичи такие хлипкие? — спрашивает меня земляк. — Нешто у нас слабей жара в Донбассе? Слава богу, что ни лето, то 35 градусов. И никто, кажется, не ноет!
О как. Быстро человек привыкает к хорошему. Стыдно сказать, но подробности моей юности на юге Украины ушли на обочину памяти. Ну вот как я мог забыть город Макеевку с населением 500 000 человек и в самом ее down town — металлургический завод полного цикла им. С. М. Кирова? Полного — это значит, что там из руды в домнах выплавляли чугун, после в мартенах из полученного чугуна — сталь, а дальше в прокатном, соответственно, производили прокат. В дополнение к настоящей южной жаре это славное орденоносное производство давало удивительный разноцветный дым — черный от домен, коричневый с мартена и красный с прокатного (кажется, я не перепутал причинно-цветовых следствий). В отличие от вполне нейтрального и, в принципе, вполне политкорректного московского смога наш макеевский дым имени убиенного старика Кирова дополнялся мерзким пердежом с коксохимзавода, на котором производился жизненно необходимый для черной металлургии кокс, — не в московском, а в пролетарском, рабоче-крестьянском и казенном дешевом и неприятном значении этого слова. Новички, которые переезжали в нашу школу из каких-то менее промышленно развитых регионов, долго еще кривили нос: а кто это испортил воздух? Идиоты, это дежурные класс проветривают, а на заводе как раз плавка. А еще было сильно, когда шлак сливали: шипение на 20 км вокруг — и ядовитое облако над городом наподобие радиоактивного гриба.
И ничего, жили люди и не тужили! Годами, десятилетиями! Прекрасно себя чувствовали! Учились, работали, влюблялись, женились, рожали! Вот если б — мечтали донецкие — вода еще была в кране! Так-то она бывала и сейчас даже бывает — час, а то даже и два в день! Холодная в смысле, про горячую речи не было и нет. А за час можно сколько ведер и корыт заполнить — надолго, на сутки хватит, а то и останется!
Не забыть еще, кстати, и про дружественные заводы «Азовсталь» и им. Ильича, которые дымили в городе Мариуполь, он же Жданов, куда наш брат бежал от жары на Азовское море, это от Макеевки 120 км. Там было, понятно, море, которое остужало — но заводы давали все тот же дым, и песок на пляжах был в итоге черно-коричневый, я такой после видел только на каких-то, забыл уже как называются, диких вулканических островах. И это же было счастье! — я про юность в Донбассе, а не про экзотические острова в зрелом возрасте.
Пардон. Простите ради бога, обманул доверчивого читателя — в этом месте я откупорил бутылочку ледяного «Туборга», чего и вам желаю, и душевно отхлебнул.
На чем мы остановились? А, на Донбассе.
Так, значит, там все та же жара, что и в Москве, и еще вонь погуще. И, как вы помните, воды в кране нема.
И чтоб дополнить картину ужаса и бедствий, довести ситуацию до абсурда, процитирую — с письменного разрешения автора — письмо известного публициста Галины Владимировны Ильиной, моей верной ученицы и испытанной собутыльницы, которая — замкнем же связь времен — печатается в «Интервью», журнале моего учителя и опять же собутыльника (в том-то моя беда, что мне скучно общаться с людьми на трезвую голову, и потому меня не зовут на серьезные мероприятия, а то я там обязательно чего-нибудь ляпну, и после администрация отдувается) Коли, то есть Николая Васильевича Гоголя (я у него был на практике в газете «Амурский комсомолец» в 1977 году, до того как он переехал в Москву за лучшей долей).
Ближе к телу. Какое же откровение было до меня доведено жизнью посредством моей ученицы? Цитирую.
«Я страдала, потела и злилась, пока как-то вечером в [моем] Люблино не вырубили свет. Холодильник мой старый сразу потек. То есть мне вполне грозило лишиться еды. А в такую жару без холодильника можно покупать продукты только на один перекус, иначе все стухнет. И холодненького ничего не попьешь... И не почитаешь без света. В общем, когда минут через 40 вернули свет, я была вполне счастлива и примирилась с действительностью — с жарой и гарью. Я даже подумала: не специально ли для недовольных свет вырубили? Чтобы показать, что на самом деле еще все хорошо и не хер возмущаться».
Конец цитаты.
В общем, москвичи должны сказать спасибо, что отключениями света и воды их донимают в порядке исключения. И в столице нету металлургических заводов полного цикла и коксохимических производств. А то б люди реально узнали, почем фунт лиха.
(Это, замечу в скобках, я не к тому, что нами управляет лучший в мире тандем в номинации «дуумвират». А просто к слову пришлось. Ибо трудно назвать наших дуумвиратом хотя бы потому, что, как выяснилось, наших уважаемых начальников не слушается ни московский мэр, ни генпрокурор — см. откровения Немцова и Памфиловой. Поэтому речь в нашем случае может идти разве что о квадриге. Критерии оценки деятельности которой мне кажутся расплывчатыми, и потому я от комментариев воздержусь.)
