Цивилизация
Согласно хорошей, еще советских времен, шутке, каждое большое дело обязательно должно завершиться «выявлением непричастных и наказанием невиновных». Особенно, когда итоги этого большого дела таковы, что без наказания не обойтись. «А то люди не поймут».
Судя по всему, три подряд поражения на просторах СНГ в Кремле поражением не считают. По крайней мере, «выявления невиновных» не состоялось, равно как и не было серьезного «разбора полетов». Кое-кого из «непричастных» наказали, однако фигуры были настолько незначительны, что мир не увидел этих слез. А все остальные — хоть функционеры, хоть аналитики — на месте, т.е. и при должностях, и при подрядах.
Такая реакция Кремля лежит точно в русле давно сложившихся представлений о кадровой политике Владимира Путина.
Считается, что президент очень неохотно расстается с людьми. Несмотря на то что за пять лет практически полностью сменено руководство кремлевской администрации и основательно почищено правительство, у Путина репутация человека, бережно и даже трепетно относящегося к руководящим кадрам. Особенно на фоне Бориса Ельцина, считавшегося как раз абсолютным самодуром в кадровых вопросах.
На самом деле, вся разница в том, что первый президент обычно объяснял, за что увольняет своих сотрудников, а второй предпочитает обходиться без этого.
И дело тут вовсе не в складе характера. Для Владимира Путина те, с кем он работает, не просто люди, а руководящие кадры, номенклатура. Свои — не свои, милые сердцу — недругами навязанные, умелые или бесполезные — вопрос то ли третий, то ли пятый. Важно, что персона находится на важной должности и потому уже хороша.
Ее увольнение — признание того, что функционер не справился с работой, допустил ошибку. Поскольку работал он не на себя, а на президента, который его и назначил, то получается, что промах совершила власть. Президент признавать ошибки не любит и не умеет. Именно поэтому, как правило, увольняя очередного видного государственного деятеля, Путин не объясняет, «за что» и «почему».
Если он начнет отчитываться перед гражданами в своих действиях и решениях и допустит их публичное обсуждение, то это, по его представлениям, может только ослабить власть.
Индульгенция на непогрешимость, которую власть сама себе выписала, опасна не только тем, что неумение признавать ошибки и делать из них соответствующие выводы автоматически ведет к новым ошибкам. Нынешнюю кремлевскую моду практически мгновенно восприняли сначала в Москве, а потом и по всей стране.
Номенклатурное сознание становится все более характерным для любой сферы экономики или общественной жизни.
Все больше становится «суперэффективных менеджеров», заваливающих один проект за другим, однако раз за разом получающих новые предложения. При этом виной предыдущих неудач становятся не собственные ошибки, а объективная реальность.
Невысокая эффективность власти не такая уж новость для России. Однако залогом развития страны было то, что всегда находились те, кто делал свое дело, не особо обращая внимание на нее. Так, например, освоение Сибири в XVI--XVII веке практически не имело никакого отношения к центральной власти — Москву скорее просто информировали о происходящем. Сегодня власти стало столько, что делать что-то в обход нее практически невозможно и даже опасно. Проще не совершать никаких действий, ожидая ценных указаний.
Всеобщая неэффективность, неспособность и отдельного индивида, и целых коллективов принимать внятные решения и анализировать свои и чужие ошибки — сегодня, наверное, одна из самых больших угроз для страны. Совладать с ней можно только при отказе от номенклатурного подхода. Правда, тех, кто мог бы пойти походом против этого негативного явления, пока не видно. Это легко объяснимо — у борцов с номенклатурой есть своя номенклатура.
