Цивилизация
Депутаты конституционного комитета Госдумы превратили в фарс обсуждение петиции за отмену запрета на усыновление российских детей гражданами США. «Я проинформирую Государственную думу, что обсуждение состоялось», — заявил глава комитета Владимир Плигин, добавив, что парламентарии с уважением относятся к подобным петициям и неоднократно их рассматривали и принимали во внимание. На сей раз ни внимания, ни уважения проявлено не было. Плигин отметил, что комитет впервые столкнулся с такой формой выражения общественного мнения, как электронные подписи, собранные в интернете, и что регламентированной процедуры для рассмотрения подобных обращений пока нет.
Петиция против «закона Димы Яковлева», опубликованная в декабре на сайте «Новой газеты», за сутки собрала более 100 тысяч подписей и была передана в думскую приемную в день рассмотрения этого законопроекта в третьем чтении — 21 декабря 2012 года. В тот же день спикер Госдумы Сергей Нарышкин поручил конституционному комитету рассмотреть ее и представить свои предложения. Закон тем временем был принят в третьем чтении, прошел Совет федерации, был подписан президентом и 1 января 2013 года вступил в силу. Как известно, до этого сам президент Путин заявил, что парламент обязан рассматривать любую законодательную инициативу, если под ней подпишется более 100 тысяч граждан.
Но никакого юридически обязывающего порядка рассмотрения таких инициатив власть, естественно, не придумала. И теперь у Думы есть простая отговорка, чтобы игнорировать мнение сотен тысяч людей, протестующих против запрета на усыновление американцам российских сирот
в ответ на санкции против ряда российских чиновников, введенные принятым в США «актом Магнитского».
Впрочем, даже если бы Дума была обязана по закону рассматривать подобные обращения граждан, вряд ли она бы это сделала. Отношение Кремля к оппозиции после очередной массовой акции протеста в Москве — «Марша против подлецов» 13 января — с предельной откровенностью высказал пресс-секретарь президента Дмитрий Песков. «Нам с этими людьми разговаривать не о чем», — заявил он, добавив, что митингующие не уважают законодательную власть. Требование роспуска Думы было практически единственным политическим лозунгом этой самой простой по пафосу, человечной и аполитичной из всех последних уличных акций.
Российской власти действительно не о чем разговаривать с обществом. Причем не только с несистемной оппозицией, которая, так уж получилось, является единственной самостоятельно «говорящей» частью общества. «Единая Россия» по определению является лишь ретранслятором любых позиций Кремля, а системная оппозиция фактически поет с голоса власти. Взаимодействие с ними тоже не называется диалогом.
Но российская власть не привыкла разговаривать и с так называемым молчаливым большинством, лояльной частью общества. Зачем разговаривать с теми, кто и так поддерживает любые действия? Эти люди требуются только для того, чтобы изображать хор одобрения очередных инициатив власти. К тому же, годами пропалывая политическую поляну, власть привыкла вести разговор с населением в форме монолога, при полном демонтаже механизмов ответственности за свои слова. Власть говорит все, что считает нужным, будучи уверенной, что с нее никто ни за что не спросит.
Принятием «закона Димы Яковлева» и реакцией на протесты против него власть окончательно обозначила то, что было достаточно ясно сразу после возвращения Путина в Кремль: никакого диалога с обществом, никакого реального участия граждан в управлении страной нет и не будет. При этом декоративные политические реформы после первых протестов предлагал даже не Путин, а Медведев.
Сам Путин никакого диалога с народом или либерализации политической системы и не обещал.
Единственная доступная ему форма диалога — «прямая линия» по телевизору.
Российская власть признает только одно общество: она привыкла находиться в обществе себя любимой. Надо ли объяснять, что это неизбежный путь к одиночеству. Потому что общество, с которым власть так демонстративно не хочет разговаривать, рано или поздно ответит ей взаимностью: откажется разговаривать с ней иначе, кроме как языком политических ультиматумов.
