Цивилизация
Жизнь в России делится на два периода – дачный сезон (ДС) и все остальное время года (ВОВГ). ВОВГ тянется бесконечно долго, томительно и натужно, через не могу. Слякоть, холод, серая мгла, застилающая перспективу бытия непереводимой игрой часовых поясов с человеческим терпением и здравым смыслом: ну почему нужно вставать и что-то делать, ведь это противно всей человеческой природе? Мысль: ну когда же это кончится? Ну давай же уже кончайся! А пока не кончается – годить. Годить до той поры, когда распрямляются ум и воля. Потому что светло, тепло и кажется, что все можно, что по силам даже то, что и не по силам на самом деле. Мечты, как мы знаем, имеют обыкновение становиться воспоминаниями, оттого всякие там «нельзя», «не можно» как бы в это светлое, теплое время не считаются. Все как будто было, сбылось, все взаправду. Ощущение благодати, конечно, проступает урывками в остальное время года тоже, прорываясь сквозь сумрак чаще алкогольным «эх, хорошо!», но именно на трезвую голову достигает оно особо высокой концентрации на одну заблудшую на неухоженных просторах человеческую душу лишь в пору ДС.
Едва он начинается, этот ДС – без команды и не по указаниям, как мы привыкли, а лишь по наитию, что уже пора, – как дороги забиваются страждущими. Словно лосось на нерест, упрямые «дачующие» обыватели рвутся (вернее, ползут или стоят) к заветной цели. 50, 100, 150 километров в даль, в глушь, в замкадье — только в ДС наш человек, как правило, рискует отправляться в столь длинный путь по тому, что называется у нас дорогами, но таковыми, конечно же, никогда не являлось и не является до сих пор. И если лосось по большей части погибает, достигнув заветной цели, то дачный человек, многажды и стабильно погибая в многочасовых пробках, сладострастно бросается в эти муки ада раз за разом, каждые выходные, пока, наконец, холод, снег и поджидавшая за ближайшим углом слякотная мгла не вернутся на свое привычное место и человека нашего не бросит окукливаться до следующего ДС на спасительный диван.
Выехать в час ночи, чтобы к трем добраться. Или лучше в пять утра, чтобы добраться к семи и потом доспать? Или отпроситься с пятницы, чтобы «до пробок» (устойчивое выражение в период ДС) проскочить?
Сторонний человек нипочем не поймет, к чему такие мучения в свободное от работы время. Да еще там убиваться над грядками или розарием так, что потом опостылевший офис покажется санаторием со SPA для души, если уж не для ноющего ломотой тела. И ведь мало кто, имея Ее, Дачку, остается в опустевающем на выходные городе, чтобы насладиться воспоминаниями о том, каким он был некогда, до точечных застроек, доступных автомобильных кредитов и битв за парковку в спальных районах.
Вариантов исхитриться на своем неизбывном пути к эксклюзивным шашлычкам, зажаренным на углях от ящичных досок, у современного дачника немного на самом деле, поскольку управляющие нашим пространством – это безжалостные люди. Они, наблюдая из своих чертогов с мигалками за упорством «лососей», кажется, всякий раз придумывают, как еще сильнее осложнить испытание простых обитателей вечно ощерившегося против всего мира нашего необъятного Форта Байярд. Власти Москвы и Подмосковья, к примеру, затеяли в этом году тотальный ремонт, кажется, всех имеющихся дорог, притом способом полукустарным, по-нашенски, с иезуитской подковыркой. Чтоб, как говаривал легендарный Сухов, помучились. Мы это любим. Чтоб огородить половину полос и неспешно, силами одного-двух экскаваторов и десятка таджиков ковыряться в земле и асфальте до осени, оставив потом после стольких усилий нечто разухабистое, но широкое, упирающееся в неосвещенный бетонный надолб, означающий чисто конкретное разделение полос и направлений. Никаких объездных, гранитную крошку класть в жидкий гудрон прямо под колеса, никаких указателей, никаких машущих на манер пиндосов факелами регулировщиков, предупреждающих о сужении дороги, никаких светящихся (на период ремонта) полос и ограждений. Эксперимент должен быть чистым, как слеза не усыновленного янки сироты, жестким и бескомпромиссным — эту дорогу осилит лишь тот, кто достоин носить гордое звание Нашего Человека.
Откуда есть пошло это чисто русское явление, подмеченное еще классиком, – дача, дачники? Промучившись с разными режимами за последние сто с лишним лет, оно, конечно, сильно изменилось, изуродовалось, огрубело, поснимало с себя белые одежды и кружевные шляпки. Но не извелось.
И явление это есть, на самом деле, отдельный мир. Где нет кретинов-политиков, держиморд-полицейских, чванливых хамов-чинуш. Трудно себе представить, но там нынче даже Путина – и то нету, не говоря уже о председателе правительства и том, что на даче все как один беспартийные, не либералы и не шовинисты-патриоты, не государственники и не космополиты, хотя при этом в чем-то да почвенники. Ни один супостат не может вторгнуться в это узенькое пространство, чтобы, грозно поигрывая дубинкой, шашкой, трехлинейкой или автоматом, спросить: так, что это у вас тут, граждане, почему фасад такой, а не эдакий, почему незабудки не по форме посажены, кто разрешил крыжовник воткнуть в этом самом месте, где дозволение санэпидемстанции и Госпожнадзора? Большевики с неистовством Савонаролы и Игнатия Лойолы боролись – успешно подавив, утопив в крови многие прочие — с «мелкобуржузными проявлениями», которые нет-нет, да и прорастали недозволенными сорняками в нашем «сокровенном человеке», по версии Андрея Платонова вроде бы «не одаренном чувствительностью». Но не сдюжили, сдались и они в конце концов. В 70-х партия и правительство (спасибо им за наше счастливое детство) разрешили 6 соток, щитовой домик в 36 кв. м, но чтоб, твари, без печки с трубой в крышу, а только в окно – как бы на времянку, чтоб нельзя было жить постоянно, вторым, неподконтрольным власти жильем и беспрописочной жизнью.
Но времянка таки прижилась и стала претендовать на многое. Именно что на вторую жизнь. Где человек таки проходит не в песне, а в жизни как хозяин необъятной родины своей. Малой, очень малой, но своей. Где он сам себе архитектор, агроном-мичурин, где он сам волен ставить себе сортир не там и не так, где скажут, а где ему хочется. Хотя нормы всякие, разумеется, были, но сокровенный человек их, вопреки своим обыкновенным привычкам в пору ВОВГ, смело и бескомпромиссно отверг. Он почуял себя одновременно Давидом Строителем, Маниловым, мечтающим о частнособственническом прудике с лебедями, и Коробочкой, тащащей на дачный чердак все что ни попадя. Потому что жалко выбрасывать даже то, что несут на помойку обитатели самых неблагополучных кварталов Чикаго. И не потому, что нищие (они этим свезенным на дачу барахлом никогда так и не воспользуются), а потому, что свое. Чувство собственности – его оказалось не извести никаким коммунистическим идейным заградотрядам. Работники идеологических СМЕРШей, как оказалось, тоже не чужды привычек сеять салат или редиску. И сажать не только людей, но и клубнику. Причем в отведенных жалких пределах дачный человек ее готов защищать до зубовного скрежета – капканами, колючей проволокой, отравленной для залезших воров водкой, отрядами патрулей-добровольцев. Не изведи большевики кулаков с обрезами, они бы сейчас как раз снова пригодились, и явление это стало бы воистину всенародно массовым. Единая Кулацкая Россия была бы нынче посильнее любой партии просто жуликов и воров.
Слившаяся от старческого бессилия и маразма советская власть открыла «человеку дачующемуся» новые возможности. Он начал строить «дворцы» — так, как он их себе видит и понимает. Отдельные самоучки, тотчас почуяв тренд, самопровозгласили себя кто архитектором, кто аж целым ландшафтным дизайнером. Авантюрный успех при этом гарантирован, поскольку мерило его не профессионализм и подготовка, а самопиар и наглость заламывать цену. Архитектурные изыски, охватившие дачные поселения, эту причудливую смесь американских suburbs с гватемальскими фавелами, различимые даже с заходящего на посадку самолета, в любых иных местах показались бы чудовищной безвкусицей. Но у нас это, надо помнить, полет освобожденной фантазии вчерашних (хотя русофобы думают, что вечных) рабов. Не стреляйте в нее из гранатомета изысканной критики на взлете. Она летает как умеет.
С помощью хлынувших на рынок новых строительных материалов и инструментов дачный человек открыл в себе такие просторы для творчества и самовыражения, о которых наномодернизаторы из всяких сколково могли бы только мечтать. «Наконец свободен», — смог воскликнуть, упираясь взглядом в забор, обносящий бескрайние, уходящие за мыслимые горизонты просторы его личных шести соток, сокровенный дачный человек.
И крик этот не станет сдавленным стоном даже тогда, когда и если окончательно взбесившийся принтер задумает запретить дышать. Цитадель «6 соток» не взять даже ему – ни штурмом, ни измором, ни подлым обманом. На этом даже он обломается, подавившись своим нескончаемым картриджем репрессий.
Собственно, и следователям прийти особенно некуда: садоводческие товарищества – это почти как неуловимые партизаны в нашем сумеречном и туманном так называемом правовом пространстве.
И в большевистское время «садоводы» были чуть ли не единственным сословием, кому было не только дозволено жить, по сути, вне идеологии, но и действовать. Как это там написано в нашем всенародном Уставе – избирать и быть избранным? Там всегда были свободные выборы: ни ЦК, ни его ленинское политбюро не могли, да и не хотели навязывать своих председателей дачных кооперативов. Там и по сей день не сыскалось ни одного Чурова – ни федерального, ни местного разлива. И хотя демократия эта по своей действенности подчас далека даже от приходского уровня XVII века, по своей эффективности и способности организовать что совместную свалку, чтобы не прямо у себя под носом, что уход за общими дорогами её, эту грядочную демократию, все равно хочется потрепать добродушно и ободряюще по затылку, как давеча на домашнем хоккее Путин Фетисова. Приговаривая при этом «ну хоть так, ну хоть так…»
Так что, томясь часами в душных пробках (спасибо кондиционеру, который даже из болотной Флориды сделал приличное место для житья, но не всем же повезло), не обливайте ненавистью своих соседей. Помните: каждый из них едет в том числе стричь свой маленький, но газон. Еще каких-нибудь 300 лет – и шесть соток станут, быть может, вполне приличной страной.
