Покаяния не будет?

Неделю назад я увидела в соцсетях пост петербурженки, чей друг умер в Калининграде от коронавируса. Так уж вышло, что незадолго до этого он сходил на пасхальную службу в церковь. Еще и всю семью заразил. Так как больше никто из них из дома не выбирался, закономерно предположить, что пневмонию человек поймал именно в храме. Ну, или он уже был болен и сам принес инфекцию в церковь.

Я написала об этом с сожалением и призывами не ходить в храм. И получила в ответ море оскорблений. Несколько публичных людей написали мне, что я «ку-ку». Кто-то сказал, что я — мразь. А один очень известный экономист даже написал: «Миронова, вы идиотка? Через святое причастие заразиться нельзя».

Говорят, что после пандемии мир не будет прежним. Я не верю. Германия восстанавливается и забывает о беде. Даже итальянцы собрались открывать свои курорты.

Повздыхают немного, помянут умерших и заживут прежней жизнью. И, может быть, даже лучше, потому что этой весной получили небывалый опыт самообъединения и настоящей национальной консолидации.

А вот нашу страну точно ждут большие перемены. Такими, как раньше, мы не будем. В том числе из-за оставшихся обид.

Я человек не религиозный, но и не воинствующий безбожник. Когда-то в юности я была верующей. У меня нет никакого отторжения православия. Я люблю ходить в храмы, читать церковную литературу, мне интересны православное искусство и история старчества. К православию я отношусь как к национальному культурному феномену. Это часть культурной среды, в которой я выросла.

Так вот, в последние два месяца у меня образовалось серьезное чувство обиды и на руководство РПЦ, и на некоторых верующих. Обида прежде всего за неготовность закрыть храмы. Сколько РПЦ упиралась, даже грозила исками в Конституционный суд. В результате лишь несколько регионов посмели объявить о закрытии храмов. И если в Карелии запрет сразу стали более или менее соблюдать, то в Петербурге дело дошло до прямого противостояния. И даже когда сидеть дома призвал сам патриарх, петербургские храмы не просто не хотели закрываться, они не желали запретить пускать к себе верующих. Да и от патриарха, кроме призыва в проповеди, вытянутого у него как будто бы через силу, никаких действий не последовало. Хотя он мог закрыть храмы одной своей волей.

Упорство РПЦ я восприняла как решение рискнуть общественным благом и здоровьем прихожан.

Были конфессии, которые сразу прислушались к призывами о запрете богослужения. В первую же волну самоизоляции закрылась Русская православная автономная церковь, закрылись сразу синагоги, почти все протестантские церкви.

По большому счету, санитарным призывам последовали безоговорочно религии и конфессии, не пользующиеся покровительством государства.

РПЦ же, очевидно осознавая себя под защитой государства, пошла против его воли. Ведь государство свою волю изъявило внятно: чтобы все сидели дома. Но проговорило ее не очень уверенно, так, чтобы избежать последствий, в том числе от ссоры с РПЦ. Церковь ослушалась государства, вероятно, потому, что поняла его неготовность идти на противостояние.

Православные храмы, работавшие до последнего и по факту почти не закрывшиеся — то, что россияне еще долго будут вспоминать. Такое отношение к общественному благу стало и удивительным, и обидным.

Замечу, что обида останется не только у нерелигиозных людей. Множество воцерковленных православных были обескуражены упрямством патриархии в продолжении богослужения и открытии монастырей. Были, конечно, и те, кто идиотами обзывал за призывы воздержаться от похода на богослужение.

При этом призывы закрыть храмы я слышала в том числе от православных монахов. Но патриархия их не воспринимала, а отдельные экзальтированные верующие даже оскорбляли монахов. Ладно я — в глазах многих верующих такие, как я, это пропащий материал, чего с нами церемониться? Но ведь грубили и монахам, грубили священникам, которые призывали сидеть дома. И не только таким критикам РПЦ, как Андрей Кураев. У меня в Facebook есть френды из числа обычных многодетных провинциальных батюшек, есть в ленте и монахи: на них рядовой православный обыватель вылил не один ушат оскорблений. Все потому, что батюшки посмели усомниться в убежденности, будто при богослужении коронавирус поймать нельзя.

РПЦ – это ведь десятки, может, даже сотня тысяч не только священников, но и прислужников, работников и работниц храмов. Не все они до последнего верили, что храм защищает от инфекции. И не все могли самовольно отказаться от похода в церковь — многие там трудоустроены. Кто-то работает официально в храме и не был вправе сидеть дома. Не все эти люди единогласно поддерживали желание ходить в храм, но не могли бросить службу. В том числе потому, что часто они дают обет служения и без закрытия храма не могут от него отказаться. Православные деятели о них не пишут, как и вообще о несогласных в теле церкви. А неверующие эту проблему не поднимали, потому что плохо знают, как устроена жизнь воцерковленных людей, каким законам она подчиняется и по каким мотивам развивается.

В общем, в нашей прессе мало писали о тысячах и тысячах самих православных верующих, которые остались обижены на московскую патриархию за то, что та ими рискнула.

Ради чего риски? Совершенно непонятно. Неужели ради пожертвований? Если дело не в деньгах, почему не смогли сразу закрыть храмы?

И что нам, россиянам, на которых в борьбе за это закрытие, вылили столько оскорблений, делать? Был хоть один православный человек, который выступил бы публично с сожалением? Сказал бы честно: «Мы ошиблись, из-за этой ошибки многие люди заболели, а кто-то пострадал от грубости и агрессии сторонников богослужения». Никто не выступил.

Меня, взрослую образованную женщину, называли идиоткой, когда на постсоветском пространстве были уже целые монастыри, где насельники слегли с коронавирусом. И никто не сказал хотя бы слова сожаления!

Именно в эпидемию стало понятно, сколь незавидно сегодня положение нерелигиозных людей в России. На нас смотрят свысока, перед нами не считают нужным держать лицо, соблюдать правила приличия. Нас можно открыто называть дураками, идиотами.

В стране сложилась традиция: на неверующих смотрят как на младенцев или дурачков, которым вера еще не открылась. А права в ответ точно также посмотреть на людей религиозных у нас нет — их достоинство защищено законом. За называние человека идиотом только потому, что он не верит в бога, никому ничего не будет.

Такое положение было неприятно, но терпимо. Если, конечно, держать язык за зубами и уходить от религиозных тем.

Все изменилось с приходом эпидемии. Религиозность вдруг стала фактором риска, а вопрос закрытия храмов стал вопросом общественного блага.

Верующие идут на богослужение, заболевают, потом отправляются в магазин, к врачу, заражают других. Они попадают в больницы, занимают койки, аппараты ИВЛ… На этом фоне Папа Римский призывает сидеть дома и выступает перед пустой площадью. А у нас тебя называют идиотом за призывы закрыть храмы.

Эпидемия пройдет. Худо-бедно, но жизнь восстановится. Скорее, конечно, бедно и худо. Мир не обрушится и Россию беспощадный фатум в тартарары не заберет: выплывем, выживем. И как же мы потом будем жить, помня, что одни пренебрегали здоровьем других и вдобавок грубили? Как взрослые образованные люди, верующие, неверующие и не очень верующие, будут смотреть на своих сограждан, которые вдруг объявили себя умнее, а свои ценности — важнее здоровья окружающих?

Если бы верующие рисковали только своими жизнями, их религиозное рвение еще можно было принять. Даже если бы они заражали только свои семьи, к ним было бы меньше вопросов: ну хорошо, если семья не может тебя вразумить, пускай несет риски. Но рисковали-то здоровьем всех других! Один человек после той службы в Калининграде заразил только свою семью и сам умер. Священники могут, конечно, сказать, что больной не в храме заразился. Допустим, он поймал инфекцию в магазине, но потом пришел на службу. Заразил другого. Тот сходил в продуктовый ларек, где надышал на какого-нибудь командировочного из Уссурийска, который на следующий день увез инфекцию домой.

Этой весной от каждого в мире человека, хоть сколько-нибудь включенного в жизнь общества, потребовалось принять жесткие правила круговой поруки. Карантин и самоизоляция есть не что иное, как общинная порука. Ты берешь на себя обязательства по соблюдению правил безопасности, и на этих условиях продолжают работать магазины и больницы. Твоя семья, твои соседи, твои коллеги зависят от твоих поступков. А ты зависишь от их сознательности.

Ты можешь умереть, если коллега твоего соседа безответственно отнесся к санитарным требованиями. А можешь — потому, что он пошел на службу в храм.

Надо, чтобы кто-то уже назвал произошедшее своими словами: в минувшие месяцы многие верующие проявили пренебрежение к чужим жизням и здоровью. И горечь — самое мягкое слово для обозначения того чувства, которое будет диктовать новые отношения большинства граждан с православными клириками и ортодоксальными верующими.

Горечь и обида. Горько, что церковь поставила свои интересы выше чужих жизней. Обидно, что ей сойдет это с рук... Тихон Шевкунов назвал нечестивцами тех, кто утверждал, будто в храме заболеть нельзя.

Простите, на этом все? Тем, кого обозвали идиотами и даже заразили, церковь ничего в ответ сказать не хочет?