Цивилизация
«Муза дальних странствий» — так прозаик Константин Паустовский назвал очерк, где писал, что поэт Саади делил жизнь на три части. Первые 30 лет человек приобретает познания, еще 30 лет странствует по земле, и еще 30 лет отдает творчеству, чтобы оставить потомкам «чекан своей души».
Я согласен. Но досточтимый Абу Мухаммад Муслих ад-Дин Абдуллах ибн Саади Ширази жил в XIII веке. Тогда все, включая информацию, товары, людей и саму жизнь, двигалось куда медленнее. Он не учел, в наше время все ускорится. И люди смогут совмещать учение, странствия и творчество.
Вот прямо сейчас — во время карантина, который для многих продолжается — активное общение, образование, получение огромных пластов информации, развлечения — от возвышенных до самых простых, не говоря уже о создании текстов и партитур и об их публикации — требуют намного меньше времени, чем не только во времена Саади, но и во времена Байрона, да и в эпоху главного русского байронита — поэта Николая Гумилева.
У него тоже есть книга «Муза дальних странствий». Был в ней и стих «Отъезжающему»:
Что до природы мне, до древности,
Когда я полон жгучей ревности,
Ведь ты во всем ее убранстве
Увидел Музу Дальних Странствий.
Тут и выясняем: карантин избавил нас на время от этой ревности. Ведь нынче куда меньше людей, чем прежде, дружат даже с музой похода в аптеку, не говоря уж о музе странствий. Для встречи с ней нужно разрешение и везение. Как моему другу, который в разгар карантина улетел из Москвы в Германию, а оттуда в Швейцарию, где он живет.
То есть опыт показывает: границы хоть и закрыты, но проницаемы. Об этом мало говорят и пишут, но при старании и теперь можно достичь нужного места. Самолеты летают, билеты есть, а турагентства мечтают помочь людям, следуя советам Саади, проехать по маршрутам Гумилева.
А их много: «Меж Стамбулом и Скутари…», «Поднялся перед нами Пирей…», «Мы в Афинах, бежим скорей / По тропинкам и по скалам…», «…Чайки манят нас в Порт-Саид, / Остается направо Крит…» Знакомые места. Не говоря уж об Эфиопии…
Где он только не был, влекомый своей музой и страстью к перемене мест. И никто не упрекал его в этом. Как и других русских странников, начиная с обычных людей — матросов, мастеров, купцов, ехавших по делам, и заканчивая такими персонами, как Николай Карамзин с его «Письмами русского путешественника», Иван Тургенев с ежегодными визитами во Францию, Иван Айвазовский с итальянскими похождениями. А дальше — Дягилев, Стравинский, Бродский, Ларионов... Одних только русских знаменитостей, разъезжавших по миру, не перечесть, а обыкновенных людей — множество.
Зря что ли Пушкин писал: «С детских лет путешествия были моею любимою мечтою. Долго вел я потом жизнь кочующую, скитаясь то по югу, то по северу…»
Хоть и не обходясь без «Дорожных жалоб» и опасок, что вдруг «чума меня подцепит» иль «со скуки околею где-нибудь в карантине…» Но — обошлось. Другое дело, что власти не выпускали его из империи. А как он просил! Как рвался. Писал Вяземскому: «воображаю Лондон, чугунные дороги, паровые корабли, английские журналы или парижские театры... Михайловское наводит на меня тоску и бешенство». Кто посмеет увидеть здесь нехватку патриотизма? Однако ж, коли заперли, то надо «взять тихонько трость и шляпу и посмотреть Константинополь». Он не сбегал. Но готов был ехать аж в Пекин с Иакинфом (Бичуриным). Да не пустили. Вот и страдал и писал брату: «Русь невтерпеж».
А вокруг — один друг уезжал, другой паспорт получал. В Европе их тогда почти отменили, а в России выдавали. Причем людям всех сословий (включая крепостных) старше 25 лет, если только ехали не на лечение, за наследством или учиться «художествам и высшим ремеслам».
Родные ехали с мужьями и родителями в любом возрасте. Только при Николае I лицам моложе 18 лет нужно было дозволение царя. Считалось, что они легко впитывают идеи свободы и «опасное влияние».
Паспорт давали по прошению на имя губернатора или градоначальника вместе со свидетельством полиции или благонадежного лица. Нужно было трижды объявить об этом в газете, чтоб кредиторы могли взыскать долги. 5 лет — таков был срок пребывания за границей. Но можно было продлить.
А после 1917 года российские границы стали закрываться. И после 1926-го закрылись. Но паспорта остались. Для дипломатов, торгпредов, спецкомандированных, тассовцев, моряков, Юрия Гагарина, Московского цирка, Bolshoy Ballet, немногих туристов и особо удостоенных граждан. Заставшие то время помнят: обычному человеку заграница не светила, а академики, писатели, артисты и прочие люди искусства особо просили о поездках на конгрессы, фестивали и гастроли. Маяковский даже написал «Стихи о советском паспорте», превзошедшие верноподданностью многие его сочинения — так сильно он снова хотел в Париж.
– Опять хочу в Париж.
– Что — уже были?
– Уже хотел.
Сарказм обычен для советских анекдотов. Возможно, потому, что рассказав не тот анекдот, можно было стать невыездным. То есть человека, которому, в принципе, могли бы разрешить поглядеть забугорье, привилегии этой лишили. Подписал письмо в защиту диссидентов, не так выступил, издался за границей — сиди в стране родных осин.
Невыездными были и Аксенов, и Бродский, и Гладилин, и многие люди искусства, в конце концов, изгнанные и уехавшие, как считалось — навсегда, либо ставшие невозвращенцами.
Невозвращенец — тоже важное советское слово. Оно означает того, кому разрешили выезд по службе, по делу, на гастроли или в группе писателей, а он — бац, и не вернулся на родину социализма. Как артисты Рудольф Нуреев и Михаил Барышников, или режиссер Юрий Любимов, писатель Анатолий Кузнецов, дочь Сталина Светлана Аллилуева. Этих людей больше, чем принято думать. А причина одна — отсутствие свободы выезда.
Там, где она есть, невозвращенцев нет. Они там, где норма — разрешение, а обязанность — возвращение. Правовое определение невозвращенцам дали в 1929 году в постановлении об объявлении вне закона «граждан СССР за границей, перебежавших в лагерь врагов рабочего класса и крестьянства и отказывающихся вернуться в Союз ССР». Вольный выбор места жительства вне страны березового ситца объявлен изменой родине.
Как и побег. В 1974 ученый Станислав Курилов спрыгнул с лайнера «Советский Союз» и доплыл до Филиппин. Ему заочно дали 10 лет. В 1976-м пилот Виктор Беленко на Миге-25П сел в Японии. Дали высшую меру.
Пловцов и пилотов было несколько. Путь из закрытого общества им был один — рисковать и «просить шалаша» — политического убежища.
Конечно, закрытость — беда СССР. А открытие пришлось на рубеж 90-х годов — в канун моего 30-летия. Тогда, по Саади, я уже успел получить образование и даже кое-что написать. Пришло время странствий. И я их начал. Но он обращался не только ко мне. Такое право нужно каждому. И, конечно, после победы над вирусом закрытые ныне границы следует открыть шире, чем прежде. Нынешняя трагедия — главный урок не странникам, а политикам и чиновникам, ответственным за системы здравоохранения.
Отправиться в путь или оставаться дома? Решает сам человек. Я слышал, как говорят, что зарубежная поездка — серьезнейшее, ответственнейшее и рискованное предприятие... С чего бы? Если не лезть в горячие точки — то это просто, как щелкнуть пальцами. Если, конечно, есть деньги на дорогу, еду и жилье. А о том, чтобы путники рисковали не больше, чем следуя на дачу, нужно заботиться дипломатам. И в случае проблем — помогать им всеми средствами. Ведь обязанность чиновников — служить гражданам их страны.
Возможность легко пересечь Европу от Калининграда до Гибралтара и от Нарвика до Никосии в сравнении с разделенностью континента — огромный шаг к либерализации жизни.
Увы, россиянам пока нужна въездная виза в ЕС, а европейцам — в Россию. Но получить ее в 2000-х было несложно. Конечно, эпидемия и связанные с ней экстренные меры стали вызовом открытости. Но они не должны мешать дальнейшим последовательным преобразованиям. Кому нужны новые стены? Еще и старые не все снесены.
60% юношей и девушек, родившихся в России после 1995 года, считают траты на путешествия важнейшей статьей расходов. И готовы ради них экономить. Как и их сверстники на Западе. И это — нормально.
А голландские, германские и шведские пенсионеры странствуют без всяких экономий. Пенсия позволяет. В отличие от большинства пенсионеров российских.
Но в любом случае, самолет должен быть для всех не «чудом невозможным», а средством перемещения. Как и пароход, поезд, авто и будущий вакуумный тоннель Илона Маска. Впрочем… можно и пешком. Ведь странствие — не удел одних только привилегированных элит. Да, оно — чудо. Но вполне возможное.
А власти? Они выдают паспорта и визы. И проверяют (так заведено, хотя лучше — без них). И помогают, если нужно. А уж мы — как Саади... Или — Гумилев?
