Цивилизация
В эти выходные в Москве проходит уже второй фестиваль Moscow MaleFest, на котором обсуждаются вопросы, связанные с мужской идентичностью. Это экспериментальная площадка, открытая как мужчинам, так и женщинам: организаторы фестиваля считают, что российское общество созрело для публичного разговора о ролях, ценностях и проблемах гендера.
Первыми о наличии проблемы мужского доминирования, естественно, заговорили женщины – именно феминистки обратили внимание на существование гендерной фокусировки взгляда, но феминистическая повестка обнаружила и другие особенности, связанные с ролями, которые общество в разные фазы существования предлагало мужчинам и женщинам.
Что такое – осознавать себя мужчиной сегодня? В чем особенность этого переживания? Равно ли оно тому, как это осознавалось двадцать лет назад?
Все знают, что сегодня мужчине разрешено переживать. Ему еще не очень разрешают плакать, но сказать, что тебе тяжело или грустно, уже можно. В западных странах разные авторитетные мужчины, от знаменитых футболистов до принца Уильяма, делают публичные заявления типа: «Это нормально – сказать, что ты не в порядке».
В российской традиции, вопреки общему мнению, связывающему нашу страну прежде всего с культом силы, воинственности и грубости, мужчине было разрешено и плакать, и страдать. Более того, образованные русские XIX века оказались чуть ли не впереди планеты всей – этим во многом объясняется столь сильная популярность в мире наших классиков: Толстого, Достоевского, Чехова, их герои уж точно не были сильными и воинственными. Но в ХХ веке, в советской культуре, как более массовой, идеалом мужчины стал, конечно, военный, а потом даже разведчик – замкнутый, закрытый, ни на что не жалующийся. В результате в нашей культуре сосуществовали два идеальных типа мужчин – простой, но надежный воин и чувствительный и тонкий интеллигент. Каждый обладал своим преимуществом. Вспомните любимейший массами фильм Говорухина «Место встречи изменить нельзя», который был построен на противопоставлении двух героев, брутального и чувствительного. Не бывает случайного в любви народной.
Однако уж в 90-е выплеск огромной подспудной энергии привел к резкому возрастанию авторитета «настоящего мужчины». Открытая борьба за собственность, локальные, но постоянные войны, перестройка всей системы социальных отношений способствовали доминированию и укреплению старой архаической модели мужского как сильного и властного. Появились даже «мужские» телеканалы, на которых преобладали мотивы насилия, физического превосходства, брутальности, жесткости, апофеоза войны и оружия; героями там были представители силовых структур и их теневых оппонентов – бандитских группировок. Стали развиваться мужские клубы: одни с военными играми и качалками, другие – со стриптизершами и экскортницами. Секс и война – две области, в которых настоящий мужчина может показать, на что он способен.
Проблема в том, что «гегемонная маскулинность» (так на научном языке называют социальное давление идеального альфа-самца) имеет и другие особенности, помимо формирования героя-лидера как крутого и бесстрашного, ни под кого не прогибающегося сверхчеловека. Условием обладания статусом истинного мужчины выступает его превосходство и доминирование не столько над женщинами, сколько над другими мужчинами. Раз кроме победителей (немногих) есть и побежденные (многочисленные), им как жить со своей идентичностью?
Оказывается, внутри каждого мужского сообщества есть еще несколько типов статусов. Например, ученые говорят о «сообщнической маскулинности», объединяющей тех, кто не может претендовать на лидерство, но охраняет высокий статус гендерной группы, не важно какой: это могут быть члены банды, воинские братства, спортивные команды и их болельщики, просто выпивающие у гаражей владельцы автомобилей. Их союз помогает им пользоваться плодами гегемонной маскулинности, но уже не в личном, а в командном забеге. Положением внутри мужской иерархии определяется статус тех, кто не является членом доминантой группы, – например, иммигрантов, приезжих, бедных, бомжей и так далее. В результате в каждой локальной пирамиде все, кроме тех, кто добрался до вершины иерархии, чувствуют себя ущемленными, униженными, и им нужна компенсация – часто выражающая себя через насилие над стоящими ниже.
Кажется, что эта внутригендерная война является естественной – разве не вошло в наш язык выражение про то, как мужики фаллосами (обычно используется слово проще и крепче) меряются?
Женщины тоже меряются друг с другом: кто на свете всех милее, кто румяней и белее? Однако сегодня в социуме мужчины и женщины стали открыто конкурировать друг с другом – и мы обрели «теток с яйцами». Мужиков с женскими половыми признаками язык не обозначает, поскольку «дырки» заранее веками скомпрометированы в самых архаических недрах языкового сознания. Поэтому даже на уровне воспитания девочку, играющую с солдатиками, воспримут спокойней, чем мальчика, катающего игрушечную коляску и нянчащего куклу. Маскулинизация женщин уже разрешена, а феминизация мужчины воспринимается как катастрофа.
Унылую картину борьбы за место в социальной и гендерной иерархии скрашивает то обстоятельство, что дорожек, по которым бегут наши борцы, несколько. Соревноваться можно не только по силе бицепсов или могуществу чресел, но и по интеллекту, по силе духа… Менее востребованные соревнования происходят по способности к эмпатии, душевной чуткости, тонкости переживаний, поскольку эти качества традиционно относятся к женским, но сегодня и эти дорожки доступны для обоих полов. И это приводит нас к выводу, что гендерная иерархия – не вечное понятие, а меняющаяся система, которая находится в зависимости от исторических процессов. Уменьшение доли ручного труда в производстве и увеличение требований к оценке психологического состояния членов общества уже привело к серьезной ее диффузии. Но нам, людям, свойственно держаться культурной памяти, комфортней с привычными критериями, поэтому все те, кто своим поведением подрывает привычную гендерную иерархию, вызывает повышенное и раздраженное внимание. Особенно беспокоят те, кто только выходит из тени.
Вообще любое покушение на закрепленное привилегированное положение вызывает реакцию, иной раз ожидаемую, но иногда и парадоксальную. Понятно, что старые феминистские достижения в области права сегодня мало кого волнуют: не видно, чтобы кто-то добивался запрета для женщин участвовать в голосовании, или иметь собственность, или решать самой, за кого выходить замуж и выходить ли вообще, – а ведь когда-то за это бились всерьез. Интереснее, что уже появились инициаторы борьбы с ущемлением прав мужчин: им кажется несправедливым, что служить в армии обязаны только они, как и платить алименты, а вот детей после развода оставляют с матерью, которая имеет право лишить отца возможности видеться с детьми. Пока такие запросы скорей маргинальны, но они уже есть.
Еще одна сфера, где тема «мужского и женского» сегодня оказывается обсуждаемой, – нормативность воспитания детей. Доминирующая идеальная модель семьи из папы, мамы, дочери и сына, где мама и дочка готовят пищу, а папа и сын ходят на рыбалку, – скорей рекламная картинка, чем реальность. Многообразие современных форм семьи приводит к изменению ролей: ребенку, растущему с мамой и бабушкой и видящему то же самое у сверстников, трудно представить себе, что такое отцовская власть, – а ведь на этом понятии многое строилось в старых общественных институтах. Раннее школьное обучение, влияние социальных сетей, переизбыток информации приводят к уменьшению значимости родительского влияния, замену его на влияние сверстников, окружения, в котором ребенок проводит большую часть времени.
Кстати о значении ранней профессионализации: до сих пор в нашей стране профессии отчетливо гендерно ориентированы – в гуманитарные области идут в основном девочки, в программисты и технари – мальчики. Но связано это вовсе не с тем, что один лучше считают, а другие лучше чувствуют, а с давней традицией военных кафедр в вузах, распределения бюджетов в сторону военных и силовых структур, а также того самого запрета на эмоции для настоящих мужчин.
Сегодня в театрах, концертных залах, музеях до 80% посетителей – женщины. Учителя и психологи, врачи и соцработники – женщины. Мужские сообщества – армия, полиция, пожарные, дальнобойщики, строители, водители, охранники. А теперь давайте посмотрим, кто у нас в правительстве. И мы удивляемся, что бюджет на науку, культуру и медицину сокращается, а на оборону растет?
Гендер не в головах, он в государственных структурах, в системе экономики, в распределении и совокупности привилегий. Общество перестраивается, процесс этот не прост и не быстр, но неизбежен. Маскулинный гегемонизм мешает не женщинам, он мешает всем, и мужчинам не меньше, чем женщинам, так как не соответствует устройству того мира, в котором мы живем.