Когда снова будет весело

Иногда, когда посмотришь хороший советский фильм, накатит грусть и ностальгия, и я вполне начинаю понимать людей, тоскующих по СССР.

Оно и понятно — почти каждый человек, вспоминая свою молодость, испытывает теплые чувства. Даже если он стал суперуспешным миллиардером, а начинал с того, что разгружал вагоны или мыл полы. Телевидение вполне предоставляет нам такую возможность светло вздохнуть, а может, даже и всплакнуть.

Вспоминая о том времени, когда деревья были большими, когда дворы были чистыми, когда бабушки соседки мыли подъезд каждую неделю, а на его стенах не было никакой выцарапанной похабщины. Когда в магазин нужно было идти к четырем, потому что на соседнем заводе заканчивалась смена и по этому поводу «выбрасывали» продукты. Когда соседки каждый вечер сидели на лавочках около подъезда и обсуждали каждого, кто проходит мимо них. Они не пили пива и даже не лузгали семечки.

А дома можно было включить телевизор с полной гарантией, что ничего интересного ты там не увидишь. Но все равно в детстве было прекрасно. В юности тоже.

И даже когда в округе завода консистентных смазок что-то все время дико воняло, соседи утешали друг друга: «Если воняет, значит, не вредно. То, что вредно, оно без запаха».

А потом была школа. Я училась в четвертом классе, когда моя мама последний раз была на родительском собрании. Классная руководительница, учительница истории Анна Ивановна, сказала им, то есть родителям, что будет учить нас, то есть детей, любить партию и Леонида Ильича Брежнева так, как мы с вами, то есть она и все родители, любили партию и Иосифа Виссарионовича Сталина.

Мама встала и молча ушла.

Потом были уроки политинформации, рассказы о Сальвадоре Альенде и мужественных вьетнамских партизанах. Во время партсъездов всех учеников школы загоняли в актовый зал, и там мы, хихикая, смотрели трансляции по старенькому телевизору с небольшим экраном.

Я не помню, когда и как родители объяснили мне, что верить коммунистическим догмам не следует. Я не помню, но уверена, что не верить было легко.

В семидесятые, когда я училась в школе, кроме исторички Анны Ивановны, особо никто не верил ни во что идеологическое. Дед боялся, когда папа рассказывал за обедом дома политические анекдоты: «Тише, Женя, стены имеют уши». Но дед был старый, к тому же член партийной организации ЖЭКа.

А еще мы читали на уроках литературы «Малую Землю» и «Целину». Но это тоже было весело. Тогда все было весело.

Было очень весело, когда сгоняли в поточную аудиторию весь курс смотреть трансляцию похорон. Сначала Суслов, потом Брежнев, потом Андропов, потом Черненко... Сейчас я думаю, какими же охальниками, не верящими ни в бога, ни в черта, мы были. Ведь этот Брежнев — чей-то дед, чей-то отец, а мы все ха-ха.

Теперь мне страшно, нет, не страшно, просто боязно думать, что вот будут у меня внуки и мне как-то придется объяснять им, что все, о чем говорят по телевизору или на каких-то мероприятиях в школе, — бред, маниакальное желание вернуть прошлое. А вокруг них все будут верить и в великую державу, и в то, что украинцы — фашисты и мальчика распяли. Я-то пожила, повидала всякой пропаганды. Дети мои выросли в девяностые, когда никто не лез ни с какой государственной идеологией. А сейчас?

И вот думаю я и прикидываю, когда появится противоядие и молодым снова все будет смешно?

Я знаю, конечно, что есть разные молодые. Но я никогда не жила в ситуации, когда подавляющее большинство вокруг верит пропаганде. Когда большинство хочет вернуться в прошлое и вернуть ту державу, которая умерла.

Недавно я слушала лекцию известного английского журналиста Квентина Пила, заместителя главного редактора Financial Times. Одна фраза мне запомнилась особенно: империи умирают медленно, даже если они разваливаются быстро.

Тоска по империи еще долго живет в головах людей. Я знала и французов, и англичан, которые жили, ностальгируя по былому величию.

А фильм, который я смотрела, называется «Женя, Женечка и «Катюша». Там, где молодой Даль, а в эпизоде сам Окуджава. И песня «Капли датского короля». Ну поплакала, конечно.