Цивилизация
Когда Большой театр летом гастролировал в Лондоне, одна из местных рецензенток, восхитившись спектаклем, написала: «Билет выпросите, украдите или возьмите с боем». Точно такой же совет можно дать московским зрителям в связи с гастролями «Хаббард стрит данс Чикаго». Хотя выполнить его будет непросто: вчера зал филиала Малого театра на Ордынке был заполнен так, словно воскрес легендарный артист императорского Малого театра Щепкин и вышел на сцену в своей коронной роли.
…Гитара, баллада и хриплый голос. Полутона, намеки и ощущения. Яростный секс и откровенная невинность. Навороченные поддержки и легкие касания. Описать балет «Безудержно», открывший американскую программу, так же проблемно, как и прочие опусы из Чикаго – «Пассомеццо», «Гнава» и «Палладио». Хореограф Алехандро Черрудо соорудил такой лабиринт из сильных тел, свободных душ и босых ног, что не знаешь, как о нем сказать: то ли это ангелы в раю резвятся, то ли грешные люди танцуют от избытка чувств на лужайке перед домом. В «Пассомеццо» израильского хореографа Охада Нахарина тоже использованы баллады, только средневековые, времен лютни и волынки. И таков дуэт в этом бессюжетном балетике, что многие ассоциации уместны при виде танца девушки в белом и парня в черном. Например, версия-фэнтези: к ошеломленной девственнице пришел единорог (сии животные, как известно из средневековых хроник, выходят только к нетронутым девицам). Или версия-Голливуд, диалог феминистки и плейбоя из фильма: «Ты задница!» — «Я тоже тебя люблю».
И то и другое уместно: перемены настроения мгновенны, движения и нежны, и взъерошены, а смесь поддержек и ползания причудлива до эксцентрики.
Был еще отличный «Палладио», в котором современная музыка Карла Дженкинса имитирует мелодии барокко в смеси с Бетховеном, а танец в постановке Джима Винсента иронически обыгрывает старинные гобелены с фавнами и нимфами, резвящимися по стенам флорентийских палаццо. Но «Гнава» испанца Начо Дуато затмила и это. Экстатически молитвенные песни Северной Африки и модерн-данс Европы, вкрапления элементов дервишских плясок в тысячу мелочей сложнейшего и одновременно ясного, как гармония, танца. Уникальный пластический лабиринт, в который хочется забраться навсегда и никогда не выходить. Балет похож на танец сказочных жар-птиц в волшебном саду. Или на испано-мавританские крепости-алькасары, где по каменным бастионам змеится вязь изысканных орнаментов…
Слаженный аккорд из-за океана тем более дорог, что перед американцами фестивальную эстафету принимали европейцы, танцовщики из Лиссабона. Национальный балет Португалии анонсировал свою продукцию как «погружение в призрачные секреты, темные интриги и повороты судеб, личные интересы, борьбу за власть, защиту, границы и царящую над всем этим дикую, неукротимую страсть». Балет «Педро и Инес» и впрямь сочинен хореографом Ольгой Рориш по страшненькой истории нравов, царящих при португальском средневековом дворе. В XIV веке там правил король Альфонсо, который приказал убить Инес, любовницу своего сына Педро, наследника престола. Наследник был влюблен безумно — в прямом смысле слова.
Став королем, он выкопал покойницу, короновал и посадил на трон, заставив придворных целовать трупу руки и оказывать почести, как живой королеве.
Тема, конечно, неслабая. Хоть снимай фильм ужасов. Госпожа Рориш так и сделала, заменив только слово «фильм» на слово «балет». В ее спектакле под Арво Пярта и Филиппа Гласса жуть вскипает, как борщ в кастрюле, и варится до полной готовности. Аж семь штук Инес в призрачно-белом исполняют танец предчувствия смерти, он же размноженное воплощение ночных кошмаров. Убийц, соответственно, тоже семь. Перед их появлением будет сцена жаркой любви Педро и Инес, исполняемая по щиколотку в воде. Водоем символизирует Дворец Слез – древний португальский замок, место, где случилось убийство. Сбоку на троне корчится король Альфонсо, то ли мучимый раскаянием, то ли зловеще удовлетворенный. Когда девушку семь раз убивают, Педро мстит более чем адекватно: он (цитируя либретто), «обезумев от горя и гнева, вгрызается в сердце одного из виновников этого несправедливого и чудовищно жестокого убийства».
Каннибальское действо тоже умножено на семь: мужики в черном топчутся вокруг валяющихся бутафорских сердец, а потом натуралистически запихивают их во рты.
И, наконец, итоговый танец короля с трупом, где главным становится азарт наблюдения: выйдет ли танцовщица, играющая труп, из перманентно обвисшего состояния хоть на миг или не выйдет?
И странное дело: чем больше герои пластически психуют, тем чаще вспоминаются слова Толстого, сказанные о прозе Леонида Андреева: «Он пугает, а мне не страшно». Нет, понятно, что бьющая через край португальская история требует соответствующего воплощения. Но бесконечные телесные конвульсии (как пластически выраженный зубовный скрежет) вкупе с криками и вздохами в какой-то момент становятся пародией на самое себя. Не танец, а ужасы нашего «Городка».
