Цивилизация
— В Белоруссии состоялись местные выборы – генеральная репетиция выборов президента. Как вы оцениваете прошедшую кампанию?
— Местные выборы ничего не значат при существующей вертикали власти, когда все депутаты назначаются. У советов лишь декоративная функция: ведь даже если они не утвердят бюджет, то он все равно будет исполняться.
Если на выборы идет независимый человек, то у него автоматически возникают большие проблемы на работе. В Белоруссии есть такой хорошо отработанный механизм. Оппозиционеров выгоняют с работы в госорганах, даже в бизнес-структурах пугают тем, что будут проверки и штрафы. Мы выставили 1000 человек, это отчаянные люди, камикадзе.
Мы пошли на эти выборы, чтобы показать людям, что есть альтернативное мнение, что можно по-другому строить жизнь в стране. В итоге от оппозиции прошли около 10 человек, от нашего движения «За свободу» ни одного.
— Это реальные результаты?
— Конечно нет. Голоса не считаются, в комиссиях нет представителей оппозиции. В России и на Украине независимый кандидат имеет право считать голоса, а у нас такого пункта нет.
— У вас же сейчас изменили закон, чтобы представители партий и общественных организаций вошли в состав избиркомов...
— Они хитро сделали, сказав, что партии и общественные организации получают одну треть в избиркомиссиях, но ведь у власти есть свои карманные партии и общественные организации. Как когда-то комсомол. Независимый сектор на этих выборах имел 0,14% членов комиссий.
— А наблюдатели?
— Наблюдатели не имеют права подойти ближе, чем на 5—7 метров, и только с такого расстояния следить за подсчетом голосов. Вообще они хорошую систему придумали: каждый член комиссии считает свою часть бюллетеней, а когда подсчет закончен, в гробовой тишине каждый пишет результаты на бумажку и передает секретарю, секретарь складывает голоса на калькуляторе, уходит в отдельную комнату, возвращается с протоколом и объявляет результат. Таким образом, проверить правильность не могут даже члены комиссии.
— Почему власть не отпустила вожжи на местных выборах, если они все равно ничего не решают?
— Не знаю. И Запад бы признал выборы, а ведь Лукашенко хочет экономически сотрудничать с ним.
Желание тотального контроля, особенно накануне президентских выборов, побеждает.
— Ряд оппозиционеров не признали выборы. Мол, зачем участвовать в нечестных выборах, зачем легитимизовать эту власть.
— Если выборов нет и голоса никто не считает, то это не выборы, а политическая кампания. А значит, шанс прийти к людям.
Меня не пускают в зал никогда и нигде, а во время этой кампании, как доверенное лицо кандидата, я смог выступать перед людьми.
Если говорить, что выборы сфальсифицированы, а мы в белых перчатках и не хотим мараться, то в обществе будет расти апатия. Мы не хотим апатии — мы говорим, что нужны перемены. Рано или поздно будут настоящие выборы, и надо за это бороться.
— В конце года, судя по всему, пройдут выборы президента. Как вы будете действовать?
— Ситуация в Белоруссии сложная. Белорусская экономика вроде успешная, но держалась лишь на огромных, многомиллиардных (5—8 млрд долларов в год) дотациях от России. За счет этого много ремонта сделано, а для нашей продукции были привилегии на российском рынке. Но это искусственная экономика. А сейчас Россия уменьшает дотации и может их вообще прекратить.
Власть тянула с модернизацией, так как не было нужды: дотации и так покрывали убыточность. Сейчас западная поддержка есть, но не думаю, что она полностью компенсирует российскую. Запад на социалку денег не даст — попросит зажать социалку, и ледовые дворцы в таком количестве строить не дадут.
Люди чувствуют, что у страны проблемы в экономике. Цены растут быстрее зарплат, народ беднеет.
Если люди поедут в Смоленскую область, то увидят, что мы живем лучше, чем в России, но они ездят в Литву и в Польшу. Треть страны использует интернет, 50% молодежи. Люди начинают понимать, что модель, построенная на репрессиях, на страхе, на желании всем командовать и все урегулировать, устарела.
Даже те, кто поддерживает Лукашенко, говорят ,что он хороший, но надо бы уже другого.
Но другого политика они не видят, и большинство говорит: кто же, если не Лукашенко. Один человек в телевизоре все время, даже премьер если начинает рассуждать, то Лукашенко ему говорит, что политик здесь я, а ты исполняешь то, что я придумал. Но страна беременна переменами.
— Вы лично пойдете на выборы?
— Конечно пойду. Я объявлю о своем решении 3 мая (Милинкевич просил не говорить, но в белорусских СМИ уже появилась информация о намерениях политика — «Газета.Ru»). Единого кандидата у нас не будет из-за амбиций и слабости. Оппозиция слабеет, изможденная репрессиями и отсутствием побед.
Я вполне могу объединить пробелорусских людей, выступающих за независимость страны, и проевропейских в смысле поддержки движения к европейским стандартам. В ЕС нас не пустят быстрее, чем через 20 лет. Антироссийских настроений в оппозиции, кстати, практически нет.
— А лидер «Белорусского народного фронта» Алексей Янукевич довольно жестко выступает против России. Он мне сказал, что Россия — источник постоянной угрозы для Белоруссии, а Белоруссии надо в ЕС и в НАТО вступать.
— Я считаю, что в НАТО вступать не надо, потому что люди не хотят в НАТО. В Конституции написано, что Белоруссия — нейтральная страна. Я бы поставил цель вступления в ЕС, но это долгосрочная цель, пока же нужно менять менталитет людей.
Мне не нравится, когда Россия проявляет тенденции к имперской политике, а вообще говоря, Россия — великий сосед и стратегический партнер.
Но я бы никогда не строил союзное государство. Я не верю в этот проект: он абсолютно мифический и ностальгический. Нужно построить открытые и честные двусторонние отношения.
Правильные голоса из Кремля звучат: давайте, мол, перейдем к прагматике. Неприемлемо, чтобы Белоруссия гавкала из подворотни на Россию. Россия так не делает, а Лукашенко себе это позволяет.
— Но не лучше было бы оппозиции все-таки объединиться?
— В 2001 году мы имели единого кандидата, в 2006 году я был единым кандидатом, но не единственным от оппозиции. Козулин не захотел объединяться. Думаю, что и сейчас так получится. Подписи несколько кандидатов пойдут собирать, но потом объединение произойдет.
— Но именно вы отказались от идеи праймериз?
— Абсурдно проводить праймериз в условиях репрессий и отсутствия свободной прессы. Единый кандидат обязан объединить финансовые ресурсы, он должен иметь поддержку в России и на Западе. В 2006 году я избирался на Конгрессе демократических сил, но сейчас собрать его мы не сможем, и это будут переговоры между кандидатами.
— Революционный сценарий после президентских выборов возможен?
— В 2006 году, когда я был единым кандидатом, были «цветные» сценарии: мы думали, что раз нет выборов, то нужно выйти с протестом. В Белоруссии «революция» не кровавое слово.
В этот раз, если власть не будет считать голоса, очевидно, что людей надо звать на улицы с мирной акцией протеста. Нет выборов — тогда уличная демократия.
Должен быть сценарий и на более демократические выборы, если власть начнет считать голоса под давлением Запада. Могут быть разные сценарии. А может народ и нас не спросить — сам выйти на улицы, как в Киргизии.
— Но в Белоруссии совсем не такие спецслужбы, как в Киргизии?
— В милиции протестные настроения гораздо выше, чем в среднем по стране. Несмотря на то что у них большие зарплаты, они устали, что их постоянно используют в борьбе с инакомыслящими, заставляют лжесвидетельствовать в судах. У нас по закону достаточно свидетельств двух милиционеров, которые это делают по приказу.
— Были выборы в парламент, местные выборы. И те, и те нечестные, но народ не вышел...
— Нет эмоционального настроя. Люди знают, что местные советы не решают ничего в их жизни. Один человек определяет законы, экономические правила, международную политику.
В 2006 году они вышли, а мы проделали колоссальную работу, мы мобилизовали страну. Вышли 35 тысяч, это были отчаянные люди, они выходили и знали, что в них могут стрелять. Власть это сильно напугало.
— Но это ни к чему не привело…
— Повести людей, зная, что наверняка будут стрелять, отвечать за судьбы, за кровь, за смерть — это колоссальная ответственность политика. Я понимал, что мы не выиграем, хотя и будем выглядеть героями.
К тому же я знал, что я не выиграл выборы. Я не знал свой реальный процент, но у нас был независимый подсчет, и я набрал примерно 21%, а мне написали 7%. Может, Ющенко знал, что выиграл, и ему легче было.
Сегодня у людей нет настроения выйти на улицы и драться, но оно может к выборам появиться. Цель моей работы не построить кампанию для революции: я против революции.
Тем более люди верят, что удалось уберечь Белоруссию от страшного кризиса, и не готовы идти на улицу. Я хочу, чтобы власть начала считать голоса. И не факт, что мы выиграем. 100% мы выиграем, если будет не только подсчет голосов, но и свободный доступ к телевидению.
— А вы не думаете, что если Лукашенко ослабит режим, то оппозиция получит около 5%?
— Я не боюсь проиграть выборы. Хочется набрать побольше процентов, но реально у нас не 5%. Трудно без телевизора быть известным. Людей, которые выступают за реформы, более молодые, более образованные, более предприимчивые, — 20—30%.
