Цивилизация
Ничто не творится из ничего
Жизнь Антуана Лавуазье пришлась на эпоху Просвещения и Французскую революцию. Многим XVIII век запомнился торжеством галантных манер, пышными мужскими париками, дамскими платьями с корсетом и аристократическими балами. Вместе с тем это был период небывалого прежде прогресса. Исследователи постепенно ставили на поток по-настоящему научные опыты и изыскания, а быть ученым становилось модно. Одновременно с этим философы задавались вопросом, действительно ли идущий из древности миропорядок и устройство общества справедливы, а если нет, то как их изменить. И если с расцветом науки связана лучшая часть жизни Лавуазье, то чрезмерный интерес общества к социальной философии в конечном итоге привел ученого к казни.
Вклад Лавуазье в науку обширен, и, как правило, к его заслугам относят, на пару с Ломоносовым, создание закона сохранения вещества.
В действительности ни тот, ни другой его не открывали, а лишь в четком виде сформулировали постулат, которого придерживались многие химики долгое время. Однако Лавуазье стал пионером количественной химии: он тщательно измерял количество прореагировавшего вещества, включая газы, и не давал им улетучиваться. Например, благодаря этому удалось доказать, что при сгорании дотла кусок дерева сохраняет в точности ту же массу, если включить туда углекислый газ, водяной пар и другие выделившиеся вещества.
Кроме того, химик создал кислородную теорию горения: согласно ей, пламя образуется благодаря воздуху или какому-то его компоненту. До того многие естествоиспытатели связывали появление пламени с (несуществующим) веществом флогистоном, которое содержится в горючих предметах и выделяется при нагревании.
Антуан Лавуазье демонстрирует свое открытие роли кислорода в горении
Global Look Press
Генеральный коллектор
У Лавуазье была и другая сторона жизни. Он родился в богатой аристократической семье и получил большое наследство, которое пытался преумножить. В 26 лет, одновременно с получением членства Академии наук, он купил долю в компании Ferme générale — «Генеральный откуп». Это был королевский подрядчик по сбору налогов — работе, которая в ту эпоху представляла собой сущий кошмар из-за отсутствия единообразных бухгалтерских правил, учета и администрирования.
Поэтому король поступал просто: продавал право сбора тех или иных податей частным лицам, получал деньги наличными и забывал о существовании такой проблемы. Иногда власть даже не знала, сколько прибыли генерирует та или иная отрасль, и не слишком этим интересовалась. Проверки собранных и переданных в казну сумм проводились раз в шесть лет, и разницу между ними государство и подрядчик делили пополам. В целом, отношения откупщиков с государством были предельно непрозрачными и включали в себя множество перерасчетов, взаиморасчетов, крупных денежных подарков королю и придворным, а также лоббирование удобных сборщикам законов и указов. По нынешним меркам вся эта отрасль была одним грандиозным фестивалем коррупции.
Ferme générale ненавидели все, кто не получал с нее денег. С точки зрения методов сбора денег откупщиков было трудно отличить от обыкновенных разбойников с большой дороги или современных «черных коллекторов».
Философ Вольтер описывал их действия так:
«Они ходили группами по пятьдесят человек, останавливали все повозки, обыскивали все карманы, врывались в дома и разносили там все «именем короля» и заставляли крестьян откупаться от них деньгами. Я не могу понять, почему народ не ударил в набат во всех деревнях и попросту не истребил их. Весьма странно, что Ferme générale, у которых осталось всего две недели для содержания здесь своих войск на зимних квартирах, поощряла такие преступные эксцессы. Порядочные люди были очень мудры и сдерживали простых людей, которые хотели броситься на этих разбойников, как на бешеных волков».
Откупщики были самым ненавистным символом Старого порядка, существовавшего до Французской революции. В теории их можно было просто упразднить и заменить более современным налогообложением, но накал страстей среди французских революционеров склонял к совсем другим методам.
Смерть врагам народа
Как и всякий прогрессивный человек своего круга, Лавуазье безусловно поддержал Французскую революцию. Он выделил крупную ссуду на издание газеты La Correspondance Patriotique («Письма патриотов»), которая должна была освещать политические дебаты в Учредительном собрании. Затем он возглавил комиссию по разработке единой системы мер и весов, что до сих пор считается одним из важнейших достижений революции. Также он начал разработку реформы французского образования, но тут революция начала пожирать своих детей.
В ноябре 1793 года, вскоре после окончания работы над системой мер и весов, правивший Францией революционный Конвент издал указ: задержать Лавуазье и 26 других основных участников Ferme générale.
Поначалу химик скрывался, но спустя несколько дней добровольно явился на допрос. Ему было предъявлено обвинения в мошенничестве с собранными деньгами, а также в разбавлении табака: откупщики владели монополией на его производство и продажу.
Антуан Лавуазье и другие участники Ferme générale предстают перед Французским революционным трибуналом
Global Look Press
Лавуазье пытался защищаться: по его словам, он давно отошел от откупного бизнеса и посвятил себя науке, а поставляемый табак всегда был высшего качества. Вопреки надеждам ученого, революционный трибунал не слишком глубоко вдавался в материалы дела, к тому же казнь богатых откупщиков позволила бы конфисковать все их имущество в пользу казны.
Тогда, по легенде, Лавуазье попросил отменить или отсрочить его казнь, чтобы продолжить научные изыскания. В ответ на это Жан-Батист Коффиналь-Дюбай, самый одиозный и кровожадный судья, ответил: «Республике не нужны ни ученые, ни химики; отправление правосудия не может быть отложено». Современные ученые полагают, что в действительности этот диалог был выдуман позднее, чтобы проиллюстрировать бессмысленную жестокость революции.
8 мая 1794 года Лавуазье, вместе с другими бывшими откупщиками, казнили на гильотине в Париже. Спустя несколько месяцев самого Коффиналь-Дюбая казнят за участие в терроре, как и инициатора террора Робеспьера, а Лавуазье посмертно реабилитируют. Однако это, естественно, не могло возместить урон для мировой науки. Как выразился математик Лагранж: «Им понадобилось всего мгновение, чтобы заставить эту голову упасть, но, возможно, и ста лет не хватит, чтобы вырастить такую же».
Пьер-Антуан Демаши. Гильотина во время террора во Франции 1793-94 г.
Wikimedia Commons