Цивилизация
Из России Сербия выглядит настолько точной и буквальной реализацией главных российских политических страхов и опасений, что диву даешься, отчего российские политологи еще не объявили Белград собственной полевой лабораторией. Нет столь близкой к России по культуре, истории, менталитету страны, в которой сбылось бы все, что предсказывали в России, причем на любой вкус, с любой стороны, с которой можно посмотреть. И именно сейчас, буквально за неделю до того, как Сербия потеряет последнюю надежду сохранить остатки того, что называлось СФРЮ, Союзной республикой Югославией, Государством Сербия и Черногория, хотя бы взглядом приезжего, постороннего человека оценить то, как выглядит Белград и окрестности в эту политическую эпоху, для гражданина России очень интересно. Разумеется, все совпадения так или иначе случайны — предел любым аналогиям в этой области наступает очень быстро: Россия, конечно, не Сербия, невозможно предсказывать будущее, глядя на чужую жизнь. Что будет — неизвестно, тем не менее что может быть в России, вполне можно увидеть после трехчасового перелета из Москвы в Белград.
Первое ощущение, которое совершенно не отпускает в Белграде, — по большому счету Сербия в ее нынешнем состоянии и есть тот самый компромисс, баланс политических сил, традиции и стремления к модернизации, который безуспешно ищут в России.
И ощущение это не из приятных: пожалуй, нигде в мире так не разлита та нестабильность, временность, шаткость этого баланса.
Достаточно всего лишь ходить по улицам Белграда и просто смотреть — что, а главное, как, какими буквами написано на вывесках, в газетах, на тумбах афиш. Несколько дней практически у каждого серба спрашиваешь: объясните, пожалуйста, что происходит? Что является нормой для сербского языка — использование латиницы или кириллицы? Из каких соображений газета «Политика» пишется буквами Кирилла и Мефодия, рекламное объявление государственной компании «Србия Телеком» — латиницей, а какой-нибудь некрупный итальянский банк бланки для своих клиентов опять же просит заполнять кириллицей? Объяснения я так и не нашел — нормы нет, и всякий использует то написание, которое ему кажется верным. Кто-то говорит, что кириллица уходит, но, помилуйте, на ней учат писать в государственных гимназиях. Впрочем, там и на латинице учат. Кто-то утверждает, что написание зависит от политических убеждений автора: славянофилы используют славянский алфавит, западники — европейский. Все бы хорошо, но в сербских книжных магазинах множество новых книг на кириллице. Внешне она действительно проигрывает — даже там новые книги в основном не используют кириллицу. А вот Борис Акунин в переводах печатается именно ею, как и все русские книги. Новое популярное издание Льва Толстого на стихийных книжных развалах, где славянских букв больше, печатается почти по-русски. Достоевский из той же серии — почти не по-русски. В отличие и от либеральных, и от патриотических газет — почти все они печатаются кириллицей. Почему, понять невозможно.
Война алфавитов идет в Сербии почти без полемики и без вмешательства государства: кто кого.
Много и других не менее интересных и вполне ошеломляющих историй, которые человеку из России кажутся невероятными. Взять ту же историю с отделением Черногории, союз с которой является почти точным воплощением того, что чаяли создатели Союзного государства России и Белоруссии. И что же? В Белграде, где, казалось бы, более всего должны беспокоиться о том, чтобы Сербия в Черногории сохранила курорты, выход к морю, братский союз двух народов, которые с ходу и не поймешь, чем различаются — не более, чем различаются сибиряки и жители Краснодара, вопросы референдума 21 мая волнуют не больше прошлогоднего снега. Равно как и вопрос о том, что останется от Сербии через десять лет — останется ли в ее составе Воеводина, что будет с Косово, которым в Белграде уже не интересуются на бытовом уровне абсолютно — ну Албания и Албания, нам-то что?
При этом угроза дальнейшего распада Сербии на несколько отнюдь не дружественных государств выглядит куда как более реально, нежели в России.
В России все время ждут, что угроза ее территориальной целостности — это угроза войны, угроза внешнего вмешательства, это возможное сверхнапряжение политических страстей. А бывает и вот так: никому не интересно наследство Иосипа Броз Тито, мавзолей которого в Белграде — одно из самых заброшенных и пустынных мест. Ну неинтересно сербам его хоронить, неинтересно закрывать, за Косово интересно воевать только политикам, пишущим на своих офисах лозунги, более похожие на изумленный возглас: «Без Косово и Метохии нет Сербии?». Именно так, с вопросительным знаком — а может, и нет. Почем нам знать?
И все это — и почти советское экономическое наследие, замороженное в бывшей Югославии на четверть века как бы для того, чтобы в России понимали: вот она, ваша мечта об «обновленном СССР», и военные части, участвовавшие в войне за Югославию десять лет назад и так и не получившие глянца и лоска, а похожие на лагеря беженцев, и националистические граффити — все на той же латинице — не привлекает. Похоже, что и в Сербии, и тем более в России мы сталкиваемся с одной и той же проблемой: не существует никаких стандартных способов разрешения проблем, стоящих перед страной. Не существует выхода ни в патентованном традиционализме, ни в западничестве, ни во вступлении в Евросоюз, ни в почти поголовной трудовой миграции в Германии, ни в войне всех против всех за свои ценности.
Все равно придется не искать готовое решение, а придумывать его самостоятельно.
В Сербии его тяжело, мучительно, но ищут. Боюсь, высокие цены на нефть для России лишь отдаляют необходимость делать то же самое — лучше делать это прямо сейчас, не отдаваясь во власть готовых рецептов.
