Цивилизация
В прокат выходит боевик «Падение Олимпа» — фильм про северокорейских террористов, которые устраивают боевые действия прямо в центре Вашингтона и захватывают Белый дом вместе с президентом США. Президента сыграл Аарон Экхарт, а его бывшего телохранителя, который пытается спасти всех, — Джерард Батлер. Экхарт и Батлер рассказали корреспонденту «Газеты.Ru» про Северную Корею на экране и в новостях, про олдскульные боевики, соотношение мордобоя и драматизма, теории заговора, «холодную войну» и Шекспира, конечно.
— По-моему, Антуан Фукуа снял по-хорошему олдскульный боевик, похожий на те, что делали в 1980-е: пулеметы, гранатометы, много взрывов, плохие и хорошие парни вываливаются на линию огня и падают пачками. Это совпадает с вашими ощущениями?
Аарон Экхарт: — Он не только в этом смысле олдскульный. Антуан до сих пор снимает на пленку, отказываясь от цифры, у него есть чувство стиля. И он мыслит старорежимно в лучшем смысле этого слова, что заметно не столько даже по нашему фильму, сколько по предыдущим. Жесткие разговоры, рубленые реплики, мужик против мужика. Очень маскулинный режиссер, у него даже женщины всегда сильные — посмотрите на Мелиссу Лео или на Энджелу Бассет (первая играет в «Падении Олимпа» министра обороны США, а вторая — главу секретной службы — «Газета.Ru»). Эти героини пожестче мужчин будут.
Джерард Батлер: — Я люблю старые боевики, и зрители любят, потому и фильм наш с таким энтузиазмом приняли. Хотелось сделать «Падение Олимпа» максимально правдоподобным и пугающим — кажется, удалось. В этом смысле фильм олдскульный. Тут легко могли бы появиться лазеры или какие-нибудь космические корабли, но это не про нас. Мне кое-кто весьма популярный шепнул после одного из показов: «Чувак, я такое только в 1980-е видел, чтобы люди в кинотеатре кричали на экран, аплодировали, подбадривали героя».
Как во времена Иствуда, Джеймса Коберна, Пола Ньюмана, Стива Маккуина.
Вот наш боевик такой — почвеннический, бескомпромиссный, заставляющий кровь пульсировать в жилах. Многие говорили, что не дышали все 25 минут нападения на Белый дом. Это не очередной сай-фай про зеленых человечков, летающих где-то там над нашими головами. Это кино о настоящей жизни, о злободневной угрозе.
—- Да, Северная Корея сейчас на топе и в новостях, и в кино: у нас пару недель назад вышел ремейк «Красного рассвета», в котором северокорейский десант высаживается прямиком в американском городке. Теперь в «Падении Олимпа» переговоры по поводу Корейского полуострова оборачиваются штурмом Белого дома. Сами за политическими новостями следите?
Джерард Батлер: — Без фанатизма, но за развитием ситуации с Северной Кореей слежу, потому что вся эта тревожная неопределенность отбрасывает тень на жизнь каждого человека на планете. И, когда делаешь такой фильм, важно учитывать политическую обстановку, чтобы он был актуален, соответствовал моменту.
Аарон Экхарт: — Я, увы, новый «Красный рассвет» не видел, но интересно, как фильмы оказываются связаны с политической повесткой дня. Голливуд постоянно ищет плохих парней, дефицита нет — в мире всегда найдутся опасные места.
Но, заметьте, в нашем случае Белый дом атакует террористическая группировка, а не правительство Северной Кореи. Есть разница.
А из того, что происходит в мире, меня больше интересует культура. То, что думают люди, а не политики. Что, например, думают граждане России, как устроена их повседневная жизнь: что они покупают, что едят, чему, как и где учат детей. Я в людей верю, а в правительства не очень.
— Вы, кстати, в одном из следующих фильмов играете агента ЦРУ?
Аарон Экхарт: — Да, и его предает собственная контора, так что приходится пуститься в бега.
— То есть теории заговора не выходят из моды — сами во что-то подобное верите?
Аарон Экхарт: — Не то чтобы, но раз такие теории популярны, значит, люди не склонны верить тому, что говорят власти. Правительство, телевидение обрушивают поток информации, а ты прищуриваешься и говоришь: «допустим», но не знаешь, верить или нет. Десятилетиями мы слышим, как политики говорят вещи, которые расходятся с тем, что мы потом обнаруживаем.
Это и порождает теории заговора.
Как говорится, если у вас паранойя, это еще не значит, что за вами не следят. Если это теория заговора, это не значит, что она не может оказаться правдивой.
Джерард Батлер: — Я не очень в теме, но многие подозрения оказываются обоснованными. Речь, конечно, не о безумных теориях из серии «мы не высаживались на Луну», а о том, как правительства пичкают нас сведениями, которые жизнь потом не подтверждает или опровергает. Всплывают на поверхность вещи, о которых нам не сообщали. Иногда тех, кто скрывает информацию, можно понять и оправдать, если они действуют в интересах государственной безопасности, но часто оглядываешься на прошлое, видишь, как был обманут, и это вызывает досаду.
Аарон Экхарт: — У нас был долгий период противостояния между США и Советским Союзом: ЦРУ и КГБ, взаимная дезинформация, шпионы. Людей приучили жить в мире лжи, но из умения врать получаются отличные фильмы, а Голливуд постоянно черпал вдохновение в биполярности мира. Я сам вырос во время «холодной войны», и все эти шпионские дела меня всегда увлекали.
— Мир сильно изменился?
Аарон Экхарт: — Он стал глобальным. Зашел тут у вас вчера в кофейню — у всех по айфону, айпэды, интернет. Starbucks на каждом углу. Мир в каком-то смысле уменьшился: приезжаю в Пекин, Шанхай, Токио, куда угодно и вижу все больше общего.
Вот, кстати, что делает Северную Корею отличным кандидатом в кинозлодеи: это же одно из последних мест в мире, куда практически невозможно попасть.
И никто не знает, что там на самом деле происходит, как страна живет. Раньше и Советский Союз был чем-то подобным для Запада, или Восточный Берлин, или Китай. Но Китай раскрывается, Берлин объединился, люди узнают друг о друге все больше, а Северная Корея остается уголком, про который никто ничего конкретного сказать не может.
— Не знаю, с какими именно чувствами американский режиссер Антуан Фукуа основательно разнес Белый дом, а в шотландце какие-нибудь чувства руины резиденции президента США вызвали?
Джерард Батлер: — Знаете, да, но не те, о которых вы, наверное, подумали. Я большой фанат Америки и американцев. Несмотря на все несовершенство, Соединенные Штаты все же остаются маяком свободы в нашем мире. И, думаю, не было никого в мире, кто бы не был глубоко потрясен 11 сентября.
Именно это обеспечивает мощный эффект, оказываемый тем, что происходит в «Падении Олимпа» с Белым домом.
Я наблюдал реакцию зрителей из разных стран и сам был удивлен тому, как живо и эмоционально они реагировали. Понятно, что на бумаге сама идея казалась провокационной и эффектной, но я думал о ней как о сценарии фильма, боевика, который должен быть бодрым, неожиданным, развлекать людей. А они были всерьез тронуты происходящим в кадре. Это фильм не о террористической атаке, а о том, как люди на нее реагируют, что могут ей предъявить в ответ. О том, что, какой бы удар ни обрушили силы зла, хорошие люди должны выстоять.
— Вокруг президента в фильме закручивается ураган событий, но самому ему развернуться особо не дают в смысле действия — тяжело пришлось?
Аарон Экхарт: — Это еще мягко сказано: я же почти весь фильм сижу на полу, привязанный к поручню. Непросто в такой ситуации быть энергичным, а зритель заскучать не должен. Джерри в своих сценах геройствует вовсю, потом действие переносится в бункер — а там мы сидим. Это вызов. Приходилось поддерживать градус накала, чтобы публика не расслаблялась, а верила в важность происходящего под землей, в возможность гибели президента. Иначе бы энергия фильма сошла на нет, а вы бы сказали мне: «Отстойно ты сыграл, и фильм отстойный, один только Джерри молодец».
Джерард Батлер: — У нас не просто кино про стрельбу и мордобой. Тут сложно устроенные живые герои, их отношения. Напряжение в штабе, где принимают судьбоносные решения, делаются большие ставки, ничуть не меньшее, чем в коридорах Белого дома, где я валю террористов, пытаясь доказать свою правоту. И сцены с захваченным президентом, на глазах которого казнят заложников, который не знает, что случилось с его сыном, эмоционально мощно сделаны.
— Как этот накал удавалось поддержать?
Аарон Экхарт: — Можно подойти к режиссеру и сказать: «Пусть кто-нибудь двинет мне в челюсть». Можно устроить бучу, послать кого-нибудь подальше. Шутка ли, по двенадцать часов в день торчать в одной комнате с одними и теми же людьми, так что нужно как-то подзаряжаться. Иначе подлинность исчезнет. Будешь тупо сидеть на полу и повторять заученные реплики — никто не поверит. Поэтому подходишь к другому актеру и говоришь: «Да пошел ты!» Он приходит в бешенство, а ты чувствуешь, что энергия вернулась на площадку. Антуан схватывает ее на лету и успевает поймать в кадр. Это и есть кино.
— Вы оба поиграли в разных жанрах. Остались нереализованные амбиции, куда больше тянет?
Джерард Батлер: — Рекламируя сейчас «Падение Олимпа», должен ответить, что я герой боевиков. Тем более что заряженность этим фильмом пока не прошла, людям, опять же, нравится.
— У вас в «Кориолане» Рэйфа Файнса отличный герой. Брутальная политическая драма по Шекспиру — идеальный вариант?
Джерард Батлер: — Люблю и этот фильм, и Шекспира. Кстати, моей в качестве профессионального актера первой работой была роль в «Кориолане». Только дело было не в кино, а на сцене, и я играл не одну из главных ролей, а появлялся с парой реплик. Так что когда Рэйф Файнс предложил мне сыграть в его экранизации этой пьесы, я пришел в восторг, но и нервничал изрядно. Играть Авфидия, работать в паре с Файнсом, выдающимся исполнителем шекспировских ролей, не будучи экспертом по Шекспиру, это был нечто. И это красиво замыкало круг: я вернулся к «Кориолану», но на новом уровне.
Аарон Экхарт: — Я бы тоже хотел сыграть что-то из Шекспира. Или из Чехова, раз мы сейчас в России. Вы сказали, вас зовут Владимир? Как во «Владимире Третьей Степени»? Это была первая пьеса, в которой я играл. Еще в любительском театре. Самая чудовищная постановка, в которой довелось участвовать.
— Почему?
Аарон Экхарт: — Потому что я играл хреново. Хотел бы попробовать снова — думаю, сейчас получилось бы лучше. Но желаю ли я этого страстно? Нет, это не заставляет меня переживать. Будь это строчка из Шекспира или строчка «Я должен пойти покормить собаку» — меня в моей профессии интересует правда. То есть то, как я сыграю роль, важнее самой роли. Вот почему у меня такая паршивая карьера. (Смотрит в сторону агента) Шучу! У меня не паршивая карьера, а интересная. Давайте напишем так, я чувствую, что меня ждет прорыв.
